Далиан АмеллДалиан Амелл
Порой казалось: мир до обидного многогранен и даже в самых простых, казалось бы, вещах сокрыто много больше, чем виделось на первый взгляд. Даже вещи, и те не желали сразу показывать своего настоящего облика.
Поместье Амеллов было одним из таких мест: снаружи неприступное, грозное, оно почти кричало о том, что богатые люди решили уединиться, порвав все отношения с внешним миром только потому, что устали от его пестроты. Оно было серым, почти безликим. Внутри же дело обстояло совсем иначе. Дом, пусть и был довольно большим, почти замок посреди леса, оказался донельзя уютным. Здесь не было излишней вычурности, громоздкости, из-за которой всякий, кто оказывался гостем в доме, чувствовал себя неуютно – жалкая букашка, которая заползла в королевскую опочивальню. Дом Амеллов был настоящим, живым, но был ограждён непримиримым каменно-серым забором, скрывавшим всю его живость, неуловимо напоминавшим кого-то.
Контраст не мог не удивлять.
Но, конечно же, по большей части путники остались равнодушны. Пожалуй, кроме Айвана, поглощённого желанием найти своего беглеца, да Винн, знавшей Иана много лет, никому не было дела до того, каким был дом, откуда когда-то забрали юного десятилетнего мальчика с озорной улыбкой.
Даже хозяевам не было дела до происходившего. Всё внимание было приковано к седовласому магу, для которого эта встреча явно не была желанной: не зря же он так и не ответил ни на одно письмо из тех, что ему посылали. Даже не открывал, безжалостно сжигая.
И это было, пожалуй, самым странным. Иан – Далиан – вовсе не походил на того, кто стал бы рвать с близкими все связи из-за какой-то глупости! Но именно так он и поступил. Круг ли его изменил или же дело было в чём-то ином, но Лона видела: её брат стал другим не только внешне. Вместе с поседевшими волосами и потемневшими глазами в нём появились сдержанность и скрытность. А ещё властность. Десять лет – долгий срок, порой люди менялись и за одну ночь, но девушка и подумать не могла, что её любимый старший братик мог стать таким. И пусть во многом – в жестах, в словах, выражениях лица это всё ещё был её брат, он изменился настолько, что был почти неузнаваем.
Далиана, как и Лону, учили поступать справедливо, быть честным, защищая тех, кто в этом нуждался. Далиана ещё, как наследника, начинали учить управлять поместьем. Вот только получалось не слишком хорошо, мальчик никогда не умел раздавать указания, ему было гораздо проще общаться на равных, мягко предлагать, убеждать, но никогда не давить. Он не умел управлять и не желал этому учиться.
Порой их отец шутил: из Далиана хорошего наследника не выйдет, он скорее отдаст всё их состояние, чем будет конфликтовать. Ох, как же он ошибался: этот новый, свалившийся, будто снег на голову, Иан мог бы командовать и армией. И его бы слушались, за ним бы пошли.
Раньше Далиан был мягок и добр ко всем, в нём не было силы, способной подчинять себе, но теперь... теперь одного взгляда хватало, чтобы понять, кто принимал решения. И все последствия, что они за собой несли. Любое действие несло за собой ответ. Иан это понимал. Он был строг, почти равнодушен, но принимал всё, чем ему могли бы ответить.
Далиан не умел скрывать того, что чувствовал, если он радовался или же печалился, то делал это от всей души, ничего не утаив, показав всё, что испытывал. Иан же был скрытен. Он вёл себя так, точно они не были близки когда-то, всегда были чужими. Иан умел быть жестоким, если хотел.
Лона давно осознала, что потеряла брата, ещё тогда, когда вместо его ответа, пусть даже самого короткого, пришло первое письмо от чародея Ирвинга, обещавшего рассказывать обо всех успехах Далиана. Иана. Именно тогда она впервые увидела это нелепое, обрывистое прозвище. Её брату всегда нравилось его полное имя. В отличие от неё.
Лона давно смирилась с тем, что человека, бывшего почти её продолжением, не стало. Остался лишь Иан – чужой и совсем незнакомый. Она думала, что смирилась, пока не увидела его.
Но недоумевала не только его сестра. Спутники мага были шокированы не меньше, пусть и пытались скрывать свои эмоции: кто-то лучше, кто-то хуже.
Иан никогда бы не позволил сесть себе на шею, он не подпускал к себе близко первого встречного, но, заслужив его дружбу, можно было не сомневаться: он всегда готов прийти на помощь. Он был справедлив, казалось, он видел окружающих насквозь, он бы не поверил в любую чушь, которую мог наплести последний мерзавец, но видел, когда лежавший в грязи сломанный ворон был достоин получить второй шанс. Иан не был мягким, его доброта скрывалась глубоко внутри. Он не принимал всех такими, какими они были на деле, но он менял окружающих к лучшему.
Иан и Далиан были во многом похожи, но различались гораздо большим, словно были разными людьми.
Лишь Винн понимала, что это было правдой в большей степени, чем всем бы хотелось. Десять лет назад Далиан решил: прошлое должно оставаться в прошлом. Тогда ему было трудно держать себя в руках, читая письма из дома, места, где всё было совсем другим – проще и чище. Он не понимал, как мир мог так испортиться. Далиан просто пытался выжить.
Иан знал, что изменился, и обратно всё вернуть не получилось бы, даже если бы он этого захотел, а потому просто двигался дальше. Амелл осознавал, какую цену заплатил тогда, осознавал и сейчас, когда, найдя мальчишку, не стал пока об этом никому говорить.
В своё время Далиан засунул свой не в меру любознательный нос в каждую щель поместья и прилегавшего к нему сада. Единственным, что останавливало юного Амелла от того, чтобы продолжить исследование такого большого, почти бескрайнего мира, был немой укор в глазах отца. Желание порадовать близких порой побеждало любопытство, но часто его было недостаточно. И тогда мальца приходилось наказывать: Далиана запирали в его комнате, иногда и на целую неделю, оставив наедине с книгами. Сомнительное наказание для того, кто с радостью нырял в очередной пыльный фолиант, стремясь узнать больше. Однако больше всего мальчик любил иное: прочитав книгу, напитавшись ею, он обычно прятался в старом сарае, где слуги хранили садовые принадлежности и скошенную траву. Там, лёжа на ароматных стеблях, почти зарывшись в них, Далиан с горевшими от переполнявших его эмоций глазами отдавался своим фантазиям, иногда заставляя стебли двигаться самим по себе. Порой, когда полёт его фантазии затягивался, слуги приносили еду, подкармливая юного господина.
Иан точно знал, в поместье не было другого места, где мальчик мог бы остаться незамеченным долгое время. Или же напротив – замеченным и спрятанным. И Амелл едва ли мог обвинить хоть кого-то из живших здесь людей в недоверии к Кругу – сам был не лучше.
Быстро отстав от своих верных ищеек, решивших то ли остаться погостить, попутно перевернув его дом вверх дном, то ли выполнять свой долг, усердно создавая видимость действий, маг направился прямиком к сараю. Когда Амелл выбрался в сад, уже стемнело, и старое здание, обычно сразу узнаваемое, почти слилось с темнотой яблонь позади. Дверь всё также противно скрипела, не давая пройти незамеченным, а внутри по-прежнему пахло скошенной травой. На пару мгновений Иан замер, поплыв на волнах памяти. И в себя он пришёл лишь после того, как целая охапка хвороста едва не прилетела ему в глаз: магия всё ещё шалила, словно мабари, проверявший границы дозволенного хозяином. Мотнув головой, Амелл постарался взять себя в руки и сделал пару уверенных шагов вглубь сарая.
Конечно же, мальчишки там не оказалось. Иан бы разочаровался в маге, не способном почувствовать чужое присутствие. Или же в его покровителях. Но всё же след взять он смог, а потому дальнейшее было до боли предсказуемым и даже вызвало скуку. Мальчишку он нашёл уже у самого забора, отчаянно пытавшимся перебраться на другую сторону. Видимо, ему показалось, что ночной лес безопаснее общества храмовников и магов. Не самая удачная идея во времена, когда Порождения Тьмы свободно шастали именно по тёмным лесам. Да и обездоленных воров прибавилось…
Всё это маг доверительно сообщил свалившемуся с забора мальчишке. Будущему магу, умилительно пискнувшему что-то от неожиданности и свалившемуся на траву мешком.
Мальчишка оказался тощим и чересчур нескладным. В первый миг Иану даже показалось, что это какая-то злая пародия на нормальное живое существо, но нет, бледный, как поганка, мажонок замер, опёршись на забор, и приготовился защищаться до последнего. Как будто у него были шансы. Хотя бы один…
Иан вздохнул – так же, как и он сам когда-то, этот мальчик создал собственную судьбу. Тогда, почти одиннадцать лет назад, он должен был просто погибнуть. Ему не должны были позволить жить. Поэтому, должно быть, маг не любил воспоминания: что бы он ни натворил, это изменило не только его жизнь, связав с чем-то, что было много сильнее.
Что ж, как и многие люди, Иан был эгоистом, для которого собственные проблемы часто затмевали всё, что происходило в реальности. Вот только, в отличие от других людей – эльфов, гномов, даже духов, – он был вынужден держать себя в руках, чтобы не прикончить всё живое в округе.
Вздохнув, Амелл подошёл ближе к сжавшемуся мальчишке, присел перед ним на колени. Чтобы посмотреть ему в глаза, пришлось бы повернуть его голову, с силой ухватившись за дрожавший подбородок. Вот только Иану не было нужно заглядывать в широко распахнутые, полные страха глаза, чтобы понять всю испытываемую мальчишкой гамму чувств. Самому опротивело уже. Потому было даже удобно разговаривать с чужим ухом.
– Ты сбежал не из Круга, я понимаю, чем тебя так напугала их… – тяжело, натужено вздохнув, Амелл обречённо фыркнул, – учёба.
Последнее слово было наполнено горечью больше остальных. Прикрыв глаза, Иан поднял к лицу руку, потирая переносицу. Если он хотел, чтобы мальчишка пошёл вместе с ним, нужно было подобрать другие слова, говорить иначе. Пока что от беглеца шёл лишь сильный, ничем не сбиваемый ужас.
Собравшись с мыслями, маг продолжил, стараясь говорить мягко:
– Ты борешься с ними, чтобы остаться самим собой, тем, кем ты вырос, но чем больше ты противишься, тем больший отпечаток они оставят в твоей душе, – Иан осторожно дотронулся до дрожавшего плеча, тихонько поглаживая. – Ты уже не веришь, ни за что не поверишь, но скоро всё закончится. И ты сможешь дышать, сможешь смотреть по сторонам, думать. Ты даже поверишь, что всё это было лишь кошмарным сном. Днём ты будешь свободен от них. За всё это ты будешь расплачиваться бессонными ночами, они только немного поблекнут с годами.
Маг вздохнул, отводя взгляд. Ребёнок перед ним совсем сжался, но, кажется, бежать передумал.
– Но этого никогда не случится, если ты будешь сопротивляться сейчас. Кошмары не отпустят тебя, если сейчас ты продолжишь бороться, поверь мне. Пришло время отступить.
Потянув мальчишку вверх за плечо, Иан внутренне разрывался надвое. Он знал, какой поступок будет правильным, но отдать мальчишку Айвану без сожалений не мог. Амелл чувствовал,что в большей степени это ударило бы по нему: маг ненавидел вспоминать, но сейчас ничего с этим поделать не мог. Так же, как и с тем, что первыми из Круга, кто его действительно успокоил, были Ирвинг с Грегором. И что без них он, скорее всего, сейчас бы не стоял в собственном дворе, скрытый длинными тенями деревьев, крепко держа перепуганного, ребёнка, с каждой минутой выглядевшего всё более обречённым, смирившимся. Иан знал, что это за чувство. Он помнил, как оно могло высасывать досуха, лишая даже силы поднять руку. Из них всех тогда не сдавался лишь рыжеволосый упрямец. Иану до одури не хотелось, чтобы этот парнишка проходил через что-то подобное, но что-то ему подсказывало: с Айваном иначе не выйдет.
Иногда, чтобы совершать правильные поступки, нужно было бороться с собой, почти ломаться, сжимать зубы и терпеть. Но иногда правильные поступки совершались сами собой, их не получалось обдумывать или же осознавать. Они просто… получались. Живыми, совершенно непредсказуемыми, они вовсе не следовали написанным правилам и не были предопределены. Но всегда поворачивали жизнь с ног на голову.
Иан всё ещё стоял у забора, не двигаясь. Его мысли были где-то далеко, но хватка слабее от этого не становилась. Мальчишка в его руках пару раз, на пробу, трепыхнулся, да так и замер, ожидая приговора, которого почему-то не последовало.
Вместо того, чтобы позвать кого-то или же притащить его силой прямиком в лапы только того и ожидавшего храмовника, Иан накрыл глаза мальчишки другой рукой, погрузившись в его прошлое, ища что-то.
Амелл не особо вглядывался в чужую жизнь, ему нужен был лишь ответ: станет ли мальчишка, тот, каким он был сейчас, помехой. По всему выходило, что нет.
– Идём, – маг мягко потянул ребёнка куда-то в сторону от поместья. Он знал, что совершал, должно быть, одну из самых фатальных в своей жизни ошибок, но поделать с этим ничего не мог, да и не хотел. Заглянув в чужое прошлое, став тем парнишкой, которого силой увели из любившей его семьи в непонятное, мрачное место… Иан просто не мог отдать его храмовникам. И ничуть об этом не жалел. Почему-то на душе было спокойно, хотя должна была бушевать буря: столько лет он старательно следовал всем правилам, что вбивались в магов, лишь бы не сорваться, не стать на одну ступень с демонами, поджидавшими его в Тени… но сейчас Иан чувствовал необычайную лёгкость. Отчего-то магу казалось, демонам не удалось бы зацепиться за это воспоминание.
Доведя обмершего парнишку до сторожки, где обычно никого и не бывало, он осторожно подтолкнул его к скамье, быстро наложив мощный щит на стены старого здания.
– Побудь здесь пока, – Иан фыркнул, заглянув в чужие, всё ещё обречённые глаза. – Как бы тебе там ни казалось сейчас, учиться тебе действительно нужно. Обуздать магию без помощи трудно, тебе нужны учителя. Но учить они тебя будут совсем не послушанию.
Прекрасно зная, что сейчас никакие слова просто подождать убедить мальчишку не могли, Амелл прошептал ещё одно заклятье и быстро вышел, запечатав сторожку. Теперь время в ней текло совсем иначе, а потому, сколько бы времени ни прошло в реальности, следующая встреча с ним для мальчишки произойдёт всего через пару секунд после этой.
Быстро развернувшись, маг направился обратно, к дому, где как раз заканчивался ужин, который был им проигнорирован. На губах играла лёгкая улыбка.
Внезапно подскочившее настроение Иана успел заметить лишь Зевран, пробравшийся в его покои незамеченным. Эльф улыбнулся довольно, быстро подойдя к магу, и почти повис, обхватив за шею.
– Мой господин рад вернуться домой? – озорной взгляд из-под полуопущенных ресниц не позволил тяжким мыслям вновь завладеть вниманием Иана, но настроил его на игривый лад. Как ни странно, только в этот момент загруженное сознание осознало, что Зевран был лишь в лёгких свободного кроя штанах. В комнате резко стало немного жарче, несмотря на открытое окно, мага отовсюду атаковала духота. Вот только что-то подсказывало, с погодой это не было связано.
– Разумеется, – ладонь словно сама собой запуталась в светлых, мягких, как шёлк, волосах, чуть оттягивая, вынуждая эльфа склонить голову к плечу. Губы тронула такая же хитрая улыбка. – Вот только в дороге я слишком устал и потянул спину.
Горячие губы, осторожно дотронувшиеся до шеи, замерли на пару секунд, сцеловав едва сбившийся пульс наглого Ворона. Спешить отчаянно не хотелось: наконец у них было время отдохнуть в мягкой постели без необходимости отлучаться на дежурство. Должно быть, от этого обычный сценарий превратился в какое-то сопливое представление.
Движения были мягкими, лишёнными обычной поспешности, почти граничившей с грубостью. Никто никуда не спешил, казалось, прелюдия была намного жарче последовавшего действа. Многие годы оба – и эльф, и маг, - всё время куда-то торопились, прекрасно зная, что уже безбожно опаздывали, а потому сейчас искренне наслаждались выдавшейся минуткой покоя.
Но от себя убежать трудно: движения становились всё более жадными, быстрыми. Уступать никто не хотел, отстраняться – тоже. Сдерживаться попросту не получалось, потому сила вышла из-под контроля очень быстро, Иан даже не заметил этого, лишь утром, поднимаясь, судивлением обнаружил опрокинутый столик и едва не запутался в упавшем балдахине.
Но и тогда лишь улыбнулся, оглянувшись на лениво развалившегося на постели, жмурившегося от солнца Зеврана, для которого всё происходившее явно было только интересной игрой.
Быстро опустив горячую ладонь на высунувшуюся из-под одеяла лодыжку, Иан склонил голову набок.
– Не боишься? Я ведь могу порвать тебя на кусочки, – эльф только лениво фыркнул.
– Не меня, – и, подумав, всё также медленно, лениво, не пожелав разрушать волшебного утреннего покоя, приподнялся, притянув мага к себе. – А потому бесить тебя всегда приятно, люблю проверять цепи на прочность.
Последние слова Зевран почти промурлыкал в чужие губы, укладывая Иана сверху. Отчего-то казалось, если хорошенько попросить, завтрак им могли сделать и отдельно.
Настроение Иана было прекрасным. Маг сам не знал, от чего: то ли дело было в приятных воспоминаниях, связанных с родным домом, то ли в принятом накануне решении, но даже постное лицо Айвана не выводило из себя. Амелл даже рассмеялся на тихое предложение Алистера сдать его поскорее Винн, а то, кажется, он где-то головой ударился серьёзно.
И даже сестра, смотревшая на него издали, но так и не решившаяся подойти, заметно расслабилась. Рядом с братом она уже могла говорить мягко, с улыбкой, почти шутя, а тот ей и не противился. И пусть между ними не было заметно какой-то особенной теплоты, было довольно легко увидеть: когда-то они были близки. И стен между ними выросло намного меньше, чем они не могли бы преодолеть.
В общем и целом, Иан был доволен жизнью. И уж тем более мага вряд ли могли бы огорчить возобновившиеся «поиски» мальчишки: кроме него одного, сторожку всё равно никто открыть бы не смог. Да и не полез бы туда никто – осмотрели ещё вчера.
Хозяева их не останавливали, лишь однажды Солона придержала брата за локоть, не давая пройти к беседке под яблонями.
– Прошу, не стоит там искать, лишь потратите время, – проигнорировав подозрительное бурчание Алистера, она тихо продолжила. – Там мама.
Но и не забыла уведомить остальных:
– Ей нездоровится уже долгое время, не нужен ей повод для беспокойства, – и, поджав губы, мягко попросила. – Пожалуйста.
Маг кивнул, бросив на беседку быстрый взгляд. Их мать болела уже многие годы. Что с ней, не смогли понять лучшие целители Ферелдена. Сам Иан уже не помнил её другой – весёлой, энергичной женщиной с тёплой улыбкой. Ему было около пяти лет, когда её глаза окончательно потухли, а в движениях появилось лишь равнодушие. Но почему-то по ней он всегда скучал больше всего. Кинув на беседку в тени ещё один взгляд, Амелл отвернулся. Им нужно было «обыскать» ещё много всего.
Но настроение начало портиться. Словно повинуясь его воле, солнце быстро скрылось за набежавшими тучами, а ветер усилился. Маг тут был ни при чём: погода на Севере всегда была переменчивой. И всё же вместе с воспоминаниями о медленно меркнувших глазах матери в душу Иана закралось дурное предчувствие, сжавшее сердце в тисках. И правда, когда это хоть что-то шло по намеченному раньше плану?!
Иан просчитался. Ну, конечно, сразу можно было бы догадаться: без добычи Айван уходить не собирался, магу, каким бы Серым Стражем он ни был, доверять не собирался. Так что же мешало ему самому пуститься на поиски, оставив всех, кто мог бы ему помешать, в доме?!
Неладное маг почувствовал далеко не сразу. Внезапное желание Айвана избавиться от их общества он лишь поддержал, пожелав ему хорошенько отдохнуть. И, желательно, не возвращаться. Пусть некоторое беспокойство его и не отпускало, Иан всё же продолжил трапезу. Подорвался он лишь тогда, когда почувствовал, что его чары попытались развеять. Пока что неудачно, но кто же эту кару знает.
Конечно же, вслед за подорвавшимся с места магом не могли не рвануть и его спутники. Даже обычно спокойная Винн поспешила следом за всеми. Быть может, дело было в выражении лица Амелла, а может, тоже почувствовали что-то: мало кто мог бы назвать святую кару тихим, почти неслышимым и незаметным приёмом. В любом случае, оставлять мага одного не стоило.
Винн, хоть и не медлила, оказалась на месте последней, а потому ей не довелось видеть ни яростных обвинений и требований храмовника, ни поначалу мягких, почти спокойных просьб мага отступить, ни недоумевавших лиц его спутников. Пропустила она и, в общем-то, справедливые, обвинения храмовника. Вот только, как бы Айван ни злился, он всё равно был чужаком. И это чувствовалось: когда Винн подошла, обстановка уже накалилась до предела.
Уже не осталось никого, кто бы не понял причины, по которой Айван так разозлился. Лелиана выглядела поражённой, девочка была далеко не так проста, как могло показаться на первый взгляд, однако же она искренне верила: служители Церкви не могли быть жестокими монстрами, от которых следовало прятать детей. А потому и поведение Иана было ей непонятным, чуждым.
Алистер смотрел с пониманием, он ещё колебался, понимая, отчего такое простое и правильное решение выбило его друга из колеи. Он знал: мальчишка мог и не пережить наказания за побег. И вся его прошлая уверенность заметно пошатнулась от речи Айвана – злой, надменной. Тот явно хотел заполучить мальчишку не с благой целью. Что-то в самом облике храмовника изменилось: выражение лица стало хищным, пальцы то и дело сжимались, словно бы мальчишка уже оказался в его руках. Алистер не верил, что ему можно доверить ребёнка, но и открыто идти поперёк воли Церкви не решался.
Один лишь Зевран наблюдал за всем с большой долей равнодушия. Ему было плевать на доводы храмовника, что бы ни случилось дальше, он бы последовал за магом. И перерезал своих вчерашних приятелей, не задумываясь. Винн не было страшно, ей хватило бы сил, чтобы прикончить эльфа, но, всё же, встретившись с ним взглядом, она ему кивнула.
Происходившее было странным, оно никак не желало укладываться в голове. Даже у Винн. Хотя женщина и знала о том, что случилось, почему в год, когда Иан прибыл в Круг, им досталось всего с десяток перепуганных, молчаливых детей. Как-то незаметно всё отошло на задний план, стало почти неважным. Потому, должно быть, так никто и не понял, что же случилось. Даже сами участники.
Вряд ли кто-то смог бы сказать точно, что же так сильно разозлило мага, вывело из себя настолько, что он потерял над собой контроль. Последние услышанные им слова храмовника были совсем безобидными, даже не угрозы:
— Когда-нибудь ты поймёшь, что это было необходимо, — сказанные с уверенностью, надменно. Возможно, Айван собирался напасть на Стража, но пока только стоял перед ним, вскинув правую ладонь вверх. Ничто не предвещало беды, но Иан неожиданно отступил, резко схватившись за голову. Следом за ним дёрнулись его спутники, было решившие, что храмовник что-то на Амелла наслал. Но нет, тот и сам удивился.
— Страж? – обеспокоенный возглас храмовника, казалось, сделал лишь хуже: с губ мага сорвался тихий стон. Айван подошёл ближе, должно быть, желал помочь. Или же хотел оттолкнуть упрямого мага. Но так и не успел ничего сделать: слабый стон быстро перешёл в шипение, а реальность скрылась плотным туманом.
Их высадили прямо перед воротами. Как объяснил старик, сопровождавший их, это был ещё не Круг, а только перевалочный пункт. Некоторым вещам юных магов должны были обучить здесь, храмовники – служители Церкви, следившие за порядком в этом мире, – должны были показать им, что в Круге считалось бы преступлением.
Далиан всю дорогу до серой, почти безликой крепости пытался быть послушным. Он прекрасно понимал: правила появлялись не по пустой прихоти, а по необходимости. В отличие от бесившегося рядом рыжеволосого мальчишки, сбегать он уж точно не хотел, каким бы сильным ни было желание вернуться домой, к семье. Потому что это не было правильным поступком.
Но рыжик был не только непокорным мятежником. Он был ещё и дружелюбным, а потому вился вокруг, крутился и болтал, не переставая. Далиан мысленно вздыхал, но отвечал вежливо и приветливо, надеясь, что когда-нибудь ему надоест. В конце концов, у него дома был такой же неугомонный пёс: пушистый, добродушный, но абсолютно не поддававшийся обучению: даже у отца Далиана не вышло. И даже Пушистику однажды надоело, о чём мальчик и сообщил соседу, в очередной раз решившему сбежать. Точнее, придержав его за коленки, чтобы не пришлось ловить выпавшего придурка.
Тот лишь рассмеялся, пихнув Амелла в плечо. Что ж, Пушистик тоже не с первого раза успокоился.
Выйдя из повозки, Далиан повёл плечами, разминаясь. Следом за ним, болтая без умолку, практически выпал его новый «друг» и тут же куда-то понёсся. Амелл его не стал останавливать, лишь обречённо вздохнул. Конечно же, далеко уйти мальчишка не смог: его быстро схватили за плечи и отвели обратно. Подняв глаза, Далиан увидел перед собой мягко улыбавшегося мужчину.
– Меня зовут Захария… – взгляд его был мягким, почти отеческим, но на плечах Андерса, того самого беглеца, почему-то остались синяки.
Картинка быстро темнела, точно кто-то выкачивал из неё все краски. Откуда-то повеяло холодом. Но этот прыжок не был последним: едва успев вернуться в реальность, их снова накрыло волной чужого сознания.
Правила были строгими, выполнять их в точности оказалось тяжеловато. Да и не все они обладали нужными силами: среди прибывших были и девчонки, и эльфята. Далиан сам получил пару раз по рукам, когда действовал по привычке, задумавшись о чём-то своём. Запястья потом, конечно, болели, но он ещё легко отделался: в первый день наказали шестерых, на следующее утро увели ещё троих.
И вот тут уже было не до смеха, Амелл почти клещом вцепился в нового друга, почти не сводил с него взгляда, чувствуя: простыми тычками и ударами он не отделается. Что-то подсказывало, что Андерс даже не догадывался о том, что себя можно сдерживать и не нарываться на рожон. Далиан волновался за друга.
Сам Амелл проблем почти не доставлял. Почерк его был понятен, речам служителей Церкви всегда внимал, остальных старался успокоить. Вот только легче ему от этого не становилось: хотя похвала храмовника – Захарии – и была приятна, находиться рядом с ним было страшно.
Место, где их держали, было странным: серым, безразличным. Чужая воля давила, мешая дышать, почти душа. Даже Андерс, вечно весёлый и беззаботный, стал всё чаще хмуриться, грустить. Далиан его понимал. Раньше ему казалось: намного проще следовать правилам, чем создавать свои, но здесь всё было совсем не так, как дома.
На третий день принесли плети, к вечеру всех собрали во дворе. Амелл нервно дёргался, волнуясь: за весь день он ни разу не столкнулся с Андерсом, вознамерившимся сбежать как можно скорее. Предчувствие говорило Далиану, что его рыжее недоразумение как-то в это впуталось.
Их посадили полукругом, каждому, по очереди, положив руки на плечи, точно уверяя в безопасности. Вот только все уже поняли: безопасно тут не было никому.
В центре «площадки» установили какие-то палки. Их назначение стало понятно лишь тогда, когда вывели парнишку. Манса, кажется, так его звали. Он был бледен, почти сер. Даже с расстояния было заметно, как сильно дрожали его руки. Далиан видел: он не плакал, но подбородок его отчего-то дрожал. Впрочем, скоро эта дрожь отошла на задний план.
Мальчишка был раздет по пояс. Вечер был прохладным, потому, должно быть, чтобы Манс не мёрз, развели костёр. Жаль, он не оценил: едва храмовники выпустили его из рук, мальчишка тут же рванул куда-то в сторону, отчаянно сопротивляясь неизбежному. Чему, Далиан всё никак не мог понять. Даже когда Манса грубо скрутили, привязывая к тем самым палкам, установленным раньше.
Первого удара Амелл не видел. Слышал странный свист, видел, как дёрнулось тело мальчишки. Как издали до него донёсся громкий вскрик. Второй удар он разглядел гораздо лучше. Лицо Манса исказилось в жуткой гримасе. И пугала она намного больше, чем то, что происходило вокруг.
На третий удар Далиан вздрогнул вместе с ним. Чтобы не вскрикнуть, пришлось сильно-сильно сжать ладони в кулаки. Это помогло. Во всяком случае, шум, давивший на уши, стал намного тише, но лучше всё равно не стало.
Четвёртый удар заставил опустить голосу, в испуге прячась. Амеллу было страшно, страшнее, чем в тот день, когда он едва не обрушил на собственную сестру тяжеленный камень. Сейчас он не был виноват в том, что происходило, но и повлиять хоть на что-то не мог. Далиан был добрым ребёнком, чужая боль ощущалась им довольно ярко, ненамного слабее собственной. Именно поэтому он предпочитал уступать, даже во вред себе. Но здесь этого было недостаточно.
С каждым ударом Далиан сжимался всё больше, даже когда Манс перестал кричать. И только одно заставило его поднять голову: шипение, разрезавшее тишину.
Раздавшееся шипение заставило Амелла резко вскинуть голову: храмовник, проводивший наказание, зажёг факел от горевшего совсем рядом костра. Далиан замер. Как со стороны он заметил собственную, чересчур прямую спину, из-за которой поднимался, полыхая, огонь от полуживого факела. Оторвать взгляда от этого зрелища он так и не смог. Даже когда тело – странно тёмное, больше похожее на древесину, унесли, он продолжил наблюдать за остывавшими палками.
Следующим во двор выпихнули Андерса. Мальчишка выглядел напуганным, пусть и не так сильно, как Манс. Быстро найдя взглядом Далиана, он ему подмигнул. Вообще он выглядел намного лучше – даже не попытался сбежать. Не кричал, не проклинал никого. Только улыбался, словно относился ко всему происходившему, как к шутке, даже когда его привязывали. Храмовник размахнулся, разогреваясь, полоснул плетью по угловатой, костлявой спине, вырывая из мальчишки первый, пока что совсем слабый вскрик.
– Стойте! Это я виноват! – раздавшийся голос был усталым, но виноватым. Его обладатель долго время храбрился, но только теперь, осознав всю ответственность, готов был признать вину. В нос резко ударил запах горелого мяса. Далиан и не замечал его раньше, пока не столкнулся взглядом с храмовником, совершавшим правосудие. Им оказался Захария. И почему-то сейчас он насмешливо разглядывал именно его. Вообще все уставились на Амелла, даже Андерс удивлённо вскинул голову. Только тогда Далиан понял, что испуганный вскрик принадлежал именно ему.
Захария прищурился, подошёл ближе, покачивая рукояткой плети из стороны в сторону.
– Не хочешь рассказать?
– Я-я… – Далиан вдохнул глубже. Сердце билось где-то в горле, мешая говорить, но он должен был что-то придумать. И срочно – пока его друг не превратился в плохо прожаренное мясо. Пауза уже прилично затянулась, когда Амелл, наконец, смог говорить:
– Я поспорил с Андерсом, что он сможет достать цветок, о-он растёт за оградой, нам туда нельзя, н-но я подумал…
– Наказание за такое вы должны разделить оба. По три удара каждому, – Захария сокрушённо покачал головой. – За свои поступки нужно отвечать.
И медленно, понимающе, поинтересовался:
– Это ведь правда?
Далиан встретил его взгляд, дрожа, как лист на ветру. Но почему-то именно этот взгляд придал ему сил. Быстро кивнув, мальчик застыл. Внутри замёрз, почти ничего не чувствуя. Очнулся он уже у странного сооружения, к которому его должны были привязать. Амелл медленно моргнул. Ладони сами собой с силой впились в верёвку, которой его связали. Далиан стиснул зубы, напрягся, сам не зная, чего ожидать: дома ему никогда даже подзатыльников не доставалось.
Конечно же, он закричал. Первый же удар обжёг не хуже кипятка. Тело дёрнулось в сторону, перед глазами поплыло. На глазах вскипели слёзы, сморгнуть их получилось только с третьей попытки. Второй удар, казалось, вышел слабее. Мальчишка простонал что-то себе под нос, стиснул зубы с такой силой, что почти почувствовал вкус пыли, в которую они начали крошиться. Далиан понадеялся, что худшее уже случилось и дальше станет легче. Глупый ребёнок. И мир ему это тут же доказал.
Последний удар пришёлся на уже вздувшуюся, растравленную кожу. Боль вернулась с новой силой, облизнув от лопаток до поясницы. Далиан почти оглох от собственного крика: в ушах уж точно звенело достаточно долго, по крайней мере, до того момента, как он почти мешком свалился на землю. Осматривать его, конечно же, никто не собирался.
В голове было удивительно пусто и тихо.
Прийти в себя надолго не получилось: слишком сильно захлёстывало сознание мага. Дробясь, образы не желали отпускать своих жертв. Внутри то поднимался жар, то заглушал всё сводивший с ума холод. Забвение было почти подарком.
Дверь отворилась с тихим скрипом, точно вошедшему нужно было приглашение. Как будто приглашение было необходимо скверне, чтобы поразить несчастных. Хотя, кто же его знал…
Далиан медленно приоткрыл глаза, разглядывая вошедшего сквозь полуопущенные ресницы. Мальчишка лежал на животе, а потому видел всё под немного странным углом: сейчас, не напрягаясь, он мог разглядеть лишь доспех храмовника. Узнал Амелл его, лишь когда тот заговорил. Захария.
– Ты поступил благородно, – горячая ладонь коснулась затылка, поглаживая в попытке успокоить. Далиан сжался, тело напрягалось, а из-за этого вновь начали взрываться болью едва успокоившиеся раны. На самом деле одна рана, но легче от этого не становилось. – Но стоило ли твоё благородство тех жертв, к которым приведёт жизнь этого мальчишки? Его уже не изменить. Ты ещё можешь спасти многие жизни…
Голос мужчины был полон искреннего сострадания, просьбы поступить правильно. Ему хотелось верить, не подчиниться просто не получалось: губы сами двигались. Даже после всего, что он сделал, Амелл не хотел его расстраивать. Жаль, внутри всё заледенело.
Приподнявшись, мальчик опустил голову так, чтобы короткие пряди упали на лицо. Показываться кому бы то ни было он не хотел. И отнять это у него храмовник не мог. Пока.
Облизнув губы, мальчик с силой прикусил нижнюю.
– Всё было так, как я сказал, – по подбородку скатилась пара капель крови, но Далиан этого, похоже, не заметил. Мальчик ещё некоторое время не шевелился, глядя прямо перед собой, а потом всё же лёг обратно. Захария тоже был слишком занят, чтобы обращать на такие глупые заминки внимание.
– Ты храбрый и умный мальчик, – храмовник вздохнул. – И этого точно не заслужил.
Присев на край лежанки, он за плечи удержал резко дёрнувшегося в сторону ребёнка. Осторожно проведя ладонями вниз, к локтям, мягко закончил:
– Сначала будет немного больно, но иначе твою спину не вылечишь. Потерпи.
Далиан застыл. Тело медленно расслаблялось в жёстких руках храмовника. Он был прав: мазь была жутко жгучей. В первый момент ему даже показалось, что его снова ударили. Но гораздо противней снадобье пахло – Амелла едва не вывернуло наизнанку. Но от чего-то стало спокойнее. Прикрыв глаза, мальчик сглотнул, осторожно сжав ладони в кулаки, оставляя на коже новые царапины.
Храмовник втирал мазь в спину со знанием, будто делал это уже не в первый раз. Должно быть, так оно и было. Тишина съедала комнатушку совсем недолго: почти сразу Захария заговорил:
– Мне не было приятно делать то, что ты сегодня видел, но таковы правила. Ты ведь знаешь: когда-то давно маги навлекли на наш мир ужасные страдания лишь из собственного тщеславия. И теперь нам нужно потрудиться, чтобы подобное не повторилось. Всем нам.
Мужчина склонился ниже, заговорил намного тише, точно не хотел, чтобы кто-то ещё услышал его слова, хотя больше в комнатушке никого и не было.
– С тех самых пор, как меня отправили в это место, уже год я стараюсь помогать таким, как ты: верным, послушным детям, которые не способны совершить страшное, погубить чужие жизни…
Далиан моргнул, чужая речь с каждым мгновением становилась ему всё более чуждой, внутри разливалась странная прохлада. Мальчик чувствовал от неё большее облегчение, чем от жгучей мази. Сознание куда-то уплывало, наваливалась усталость, мазнув взглядом по замершему храмовнику, он приподнял бровь: уйдя в себя, он совсем прекратил слушать, что говорил Захария.
– Ты ведь согласишься мне немного помочь сейчас? – Далиан равнодушно дёрнул плечом, отворачиваясь. Что-то внутри шептало: завтра он снова высечет, а потом придёт утешать. Захария был храмовником, готовым пойти на всё, чтобы выполнить долг.
На зубах что-то горчило. Хотелось поскорее прополоскать рот, как следует натерев его перед этим острыми специями. И то, казалось, этого было бы слишком мало.
Далиан лежал почти без движения, не сводя взгляда с собственных пальцев. Ничего не менялось и, должно быть, меняться не должно было. Тихий шёпоток на краю сознания всё не унимался: происходившее и близко не было нормальным. А потому никто их отсюда выпускать не собирался, ни в какой Круг они не должны были попасть. Уже нет. Амелл, конечно, был наивным ребёнком, который верил в сказки, но даже он это понимал. Случившееся на третью ночь – плети, костёр… всё повторялось ещё пять раз.
Далиану досталось трижды, он вёл счёт ещё с первой ночи, когда, проснувшись поутру, обнаружил, что мир за одну ночь растерял все краски, он даже не был способен на самую слабую улыбку: губы просто не растягивались.
Андерс, виновато пробурчавший что-то при встрече, тоже не вызвал почти никаких эмоций, и всё же Далиан попросил его больше не влипать. Впрочем, их надсмотрщикам быстро стало мало серьёзных прегрешений. А оставить рыжего паренька в одиночестве почему-то не получалось. Пока что тот был единственным из всех них, кто мог бы сойти за живого человека. Как у него это получалось, Амелл не знал, но отпускать его от себя не хотел. Пожалуй, это было его единственным желанием за долгое время.
— Эй, Амелл, чего раскис? Я тебе обещаю, после сегодняшнего шоу они подобреют! – даже сейчас Андерс, чей голос раздавался через стенку, хоть и был приглушён, явно улыбался до ушей, очевидно, надеясь, что друга это развеселит. Глупая затея. Не вышло. Далиан лишь перевернулся на другой бок, продолжив разглядывать собственные пальцы. Но провалиться в небытие ему не дали.
Грубые руки подхватили его, вытаскивая в коридор. Вот тут Амелл и ожил: забился, мешая себя перетаскивать.
Конечности не были послушными, тело дёргалось само по себе, словно пыталось вырваться. Реальность окончательно отступила, став совсем безликой, серой. В то же время видения наполнялись яркостью и красками, точно готовились взорваться.
Руки неприятно тянуло, Далиан знал, что должно было произойти дальше, все иллюзии, какие у него были, уже успели раствориться, как утренний туман, но страшно всё равно почему-то было. Сглотнув, мальчик постарался выпрямить спину. Найдя глазами заплаканного рыженького паренька, постарался успокоиться. Вышло не особо успешно: губы, не прекращая, дрожали. И лишь Создатель знал, сколько сил приходилось прикладывать, чтобы дрожали только они.
Быстро подняв голову к потолку, Далиан, прикрыв глаза, принялся молиться. Откуда-то он знал: эту взбучку ему не пережить. Что ж, сам виноват. Мальчик прекрасно понимал: всё это происходило лишь потому, что он не смог просто заткнуться и молчать. Захарии он нравился, а значит, смог бы протянуть до конца. Видимо, внутри всё ещё оставался слабенький огонёк жизни, который не смогли погасить в этом страшном месте. А может, всё было как раз наоборот, Далиан сам не понимал, ждал ли он долгожданного покоя и прохлады забвения или же старался выжить.
— Ну, ты готов? – сладкий, почти сахарный голос Захарии всё же заставил вздрогнуть. Но глаз Амелл так и не открыл. Он почувствовал, как что-то твёрдое приподняло его подбородок, с трудом подавил потребность сглотнуть. – Ну же, посмотри мне глаза напоследок. Ты же помнишь, что должен считать до десяти, прежде чем начнётся самое интересное?
Глаза всё же распахнулись в ужасе. Пусть Далиан знал, что его ждало, сил не бояться этого у него больше не было. С трудом, но он заставил себя кивнуть. Всё также молча. Однако Захария не спешил уходить. Он медленно, смакуя, повернул его подбородок в разные стороны, тихо вздохнул, цыкнув: сетовал, что такой чудный и послушный ребёнок связался не с той компанией. А потом вдруг резко отошёл, загадочно улыбаясь.
Голова тут же опустилась вниз, к груди, сердце билось в ушах. Ожидание убивало, заставляло с каждой секундой что-то внутри умирать. Маг успокоился, лишь когда услышал свист хлыста.
— Раз…
Во рту чувствовался неприятный привкус металла, но никаких ран на самом деле не было. Это были чужие, навязанные ощущения. И это чужое сердце сжималось всё сильнее, не в силах справиться со всем, что происходило.
Далиан почти ничего не понимал, только считал правильно. Губы кровили, пот, попадавший в места, где кожа была раскроена, приносил боль едва, но зато постоянную – ноющую, зудящую.
Мальчишка сломался ещё на пятом ударе, но сознания до конца не потерял, почему-то милосердный Создатель не подарил ему такой роскоши.
Боль была просто невыносимой. Каждый раз, когда казалось, что хуже уже просто не могло быть, раздавался свист хлыста. Оставалось только считать, изредка умоляя о смерти. Хороший урок. Дома Далиан всегда от него бежал. Само слово ответственность казалось далёким и страшным. От серых стен этого места бежать не получилось.
— Ну-ну, чего же ты, самое интересное ведь ещё только начинается, — должно быть, он слишком ушёл в себя. Настолько, что даже не заметил, как Захария, отложив хлыст, вновь подошёл, приподнимая безвольный подбородок. – А я ведь почти поверил, что из тебя выйдет толк…
Склонившись ниже, церковник заговорил ещё слаще:
— Ну, ничего, после тебя займусь твоим дружком, герой, — Далиан дёрнулся, вызвав гортанный смех своего мучителя. Спину обожгло тёплым маслом. Мальчик уже понимал, что этот день ему пережить не удастся, но в груди всё равно разливалась жгучая, ничем не сдерживаемая ярость. Впервые в жизни ему действительно хотелось чужой смерти. Он даже рванулся вперёд, зарычав. Амелл продолжал шептать свои молитвы, вот только теперь уже он искренне просил о другом.
Ещё до того, как за спиной Далиана появилось пламя, оно загорелось в его распахнувшихся сероватых глазах. Раздавшийся следом жуткий, обречённый вой почему-то напоминал звон разбившейся вазы.
Боль была намного сильнее, чем раньше. Амелл почти чувствовал, что каждая его клеточка разрывалась от незнакомой, совсем новой боли – пульсировавшей, ненавистной, нараставшей с каждой секундой. Далиан почти не осознавал себя, его сознание, разлетевшись на осколки, парило где-то вдали, оставив тело корчиться в одиночестве.
А потом неожиданно стало немного легче, хриплый шёпот из разодранного горла превратился в тихий скулёж. И, наконец-то, получалось думать о чём-то кроме жадно пожиравшей его боли, без которой Далиан уже не представлял собственной жизни.
Его ярость и злость никуда не улетели, они проклятьем нависали над теми, кто с упоением разглядывал корчащийся от боли факел, кто попросту закрывал глаза, когда кто-то в очередной раз корчился от боли. Растрескавшиеся губы беззвучно шевелились, а глаза чуть прикрылись. Лишь на миг, но Далиан почувствовал странное облегчение. Чтобы после закричать снова, приветствуя возвращавшуюся боль. Вот только её он уже почти не почувствовал, провалившись, наконец, в прохладную, столь желанную тьму.
Никто не заметил поднимавшегося с земли дымка, с каждой секундой становившегося всё горячее. Лишь после того, как мальчишка окончательно замолк, безвольно повиснув на цепях, зрители отвлеклись на странный жар, который должен был бы поутихнуть после того, как «факел» затушили. Рыжего мальчишку выпихнули вперёд, поближе к замолкшему другу. Отпускать их живьём никто не собирался.
Вот только тот самый безобидный дымок уже превратился в пламя, обходившее лишь небольшой уголок, где лежали мальчишки.
Крики, поначалу удивлённые, злые, начали раздаваться практически сразу же. Лишь через пару минут они перешли в перепуганные вопли, умолявшие крики. Злая ирония – те, кто без жалости поджигал, мучил детей, сейчас молили Создателя о пощаде. Но отчего-то тот был глух к их мольбам: храмовники сгорали заживо, не в силах провалиться во тьму, они на себе чувствовали всё то, на что до этого лишь смотрели со стороны.
Горели и запертые в своих каморках будущие ученики Круг, их крики были намного тише: огонь перекинулся на здание почти бесшумно, многие, уставшие и измученные, покинули мир, так и не проснувшись.
Дал… иан… Иан, кажется, так его звали, всё же решился приоткрыть глаза, чтобы столкнуться с испуганным взглядом рыжего паренька.
Нечеловеческий крик привёл его в себя. Пару раз моргнув, фокусируясь, возвращаясь в реальность, Амелл обнаружил, что перед ним уже не было никакого Айвана. Собственно, храмовника не было нигде. В ноздри забивался сильный запах гари, трава почему-то посерела. Стараясь не слишком задумываться о том, почему такое произошло, маг сглотнул, прикрывая глаза. Вдох-выдох, что бы ни произошло здесь сейчас, этого уже не изменить, нужно было просто довести дело до конца. Так ты себя успокаиваешь, да?
Мотнув головой, Иан задрожал, опустившись на колени: ноги его держать отказывались. Его трясло, казалось, сейчас он просто упадёт замертво, провалившись в глубокий сон без сновидений. И никогда не проснётся.
— Иан? – тихий голос Алистера вывел из оцепенения. Дёрнувшись, маг осторожно заглянул в чужие глаза. Что бы он в них ни прочитал, но взгляд быстро опустил вниз, на «седую» траву. Для того чтобы ответить, пришлось откашляться:
— Скажи Лелиане, чтобы готовилась, в Башню она нашего беглеца повезёт одна, лишние люди им ни к чему, быстрее доберутся вдвоём.
Трава едва заметно шевелилась от лёгкого ветра, почти не трогавшего сильных веток яблонь. Шаги скрадывались, были почти неслышными, но тут, скорее всего, спасибо нужно было сказать вовсе не навыкам, а отсутствию тяжёлых доспехов: Иан временно сменил их на более удобный и тихий костюм.
Остановившись у старенькой беседки, он замер на пару мгновений, раздумывая, а потом всё же присел рядом, прямо на траву. Тяжёлый вздох вышел каким-то уж слишком громким, равно как ипоследовавший за ним гулкий стук – Иан прислонился затылком к старому дереву.
Он толком не знал, зачем пришёл именно сюда. И почему – именно сейчас. Просто в один момент то, что случилось, доглодало всё, что от него осталось, и маг почувствовал, что просто должен куда-то уйти. Оказаться подальше от сочувствующих взглядов Алистера и Лелианы, а главное – ставшего совсем неопределённым, закрытым взглядом немного раскосых глаз эльфа.
И вот так он оказался сидящим рядом с беседкой, где уже шестнадцать лет его мать проводила каждый день. В груди сильно тянуло, мешая дышать. Иан уже несколько раз открывал и закрывал рот, так ничего и не произнеся. Но вот, с очередным порывом ветра, кажется, решился.
— Чаще всего демоны приходят ко мне в твоём облике. Им нельзя верить, но то, что они говорят… это ведь не обязательно ложь. Иногда они говорят правду, но она никогда не помогает с ними справиться.
Тихий смех вышел совсем горьким, только штормовые глаза блеснули.
— Они говорили, что это, — легко проведя рукой по дереву, Иан сжал ладонь, чувствуя впивающиеся в пальцы занозы, – моя вина. Что всё произошло из-за меня. Раньше думал, что это только их обычные уловки, а теперь…
Ещё один вздох совпал с тихим скрипом старого рассохшегося дерева. Быстро отдёрнув руку, маг положил ладонь себе на колени.
— Я не знаю, что произошло в ту ночь. Даже не помню почти ничего. Иногда мне кажется, там был кто-то ещё. Когда я молился. Там был кто-то ещё. Он дотронулся до моего плеча и прошептал: «Я всё исправлю». Что-то такое. Иногда мне кажется, что ничего такого не было и всё это просто от того, что я спятил в ту ночь. И всё, что происходит сейчас, только у меня в мозгах.
Тихий смех вышел совсем отчаянным, осторожно дотронувшись до одной из застрявших в мягкой коже заноз, Иан вздохнул.
— Тогда всё пошло наперекосяк. Я чувствовал рядом ещё кого-то - намного сильнее, страшнее. И я его отбросил. Тот взрыв, он шёл изнутри. Мне уже потом рассказали: наши силы связаны с нашей жизнью, обычно ядро сил скрыто плотной сферой. У магов она намного тоньше. У меня её давно нет. Осколки моей сферы его задели, кем бы он ни был.
Маг пожевал губы, прикрыв глаза.
— Иногда он мне снится. Он благодарен мне и, почему-то, считает божеством, — прикусив верхнюю губу, Иан с силой стукнулся затылком о старое дерево. – Иногда я думаю, что лучше бы мне умереть до всего этого. Жизнь многих стала бы намного проще.
— Знаешь, я ведь даже не помню, что произошло, почему ты вдруг стала такой равнодушной, безжизненной, — после небольшой паузы продолжил он. Тишина захватывала всё больше, казалось, магом овладевал странно безразличный покой. – Просто в один момент всё поменялось. Я думаю, когда-нибудь со мной случится такое же… интересно, ему будет хотя бы немного жаль?! Хах, даже смешно от таких нелепостей…
В установившуюся тишину ворвался чей-то громкий, резкий голос, почти напугавший Иана:
— Ты сказал, что эта сфера берегла твою жизнь. Но ты всё ещё здесь, — твёрдый голос заставил мага вздрогнуть. Распахнув глаза, он встретился взглядом с сестрой. Напряжение тут же ушло, на губах появилась лёгкая улыбка. Тихо, почти неслышно он прошептал:
— Если бы в тот момент я пожелал, этот мир был бы мёртв. Это сожрало бы все мои силы. Но я не этого пожелал, вот и выиграл себе немного времени, — безмятежная улыбка почти не вязалась со страшными словами. – У меня есть ещё десять или пятнадцать лет, Лона.
Точка равновесияТочка равновесия
Лес Бресилиан был удивительным местом. Всё здесь за многие века полностью пропиталось силой, неподвластной живым существам. Каждый камень, каждое дерево – всё скрывало внутри частицу этой силы. Иногда, высвободившись, она помогала создать что-то, чему раньше не было даже названия. Прекрасные, удивительные создания чистой силы заставляли попросту замирать перед ними в восхищении, почтительно склонять голову.
Эта земля любила своих детей – эльфов, во многом им потакала. Но древние силы всегда благоволили балансу: Свет и Тень не должны разлучаться. Именно потому здесь было место не только удивительному, но и тому, что не могло не страшить. Бешеный Клык – лесное проклятье, перекинувшееся почему-то на клан Затриана.
Иан со вздохом опустился на какой-то трухлявый пенёк. Отчего-то лес защищал злобного монстра, не давал пройти дальше: он почти чувствовал сопротивление древней силы, охранявшей лес. И ей не хотелось противостоять, Амелл не чувствовал угрозы, духи Бресилиана лишь тихо просили поберечь их… детище?
Иан покачал головой. Он умел чувствовать жизнь. Когда-то собственные, не сдерживаемые ничем силы сводили с ума, показывая едва заметные золотившиеся нити, проходившие через всё, чего касался взгляд. Лишь самого мага поначалу не окружало ничего. Спустя пару месяцев видения прошли, но способность чувствовать то, что должно произойти, частично осталась. Иногда от этой излишней чувствительности к магии были одни проблемы: Иан просто терялся среди ярких, красочных волн чужой магии. Или в чужих эмоциях. Без зелья Амелл частенько проваливался туда, куда заглядывать ему не следовало. И чем сильнее он нервничал, тем глубже погружался в чужие мысли. Потому поместье Амеллов они покинули уже через два дня – именно столько времени потребовалось Лелиане, чтобы довести перепуганного парнишку до Круга и передать его в понимающие руки магов. Едва девушка вернулась, Иан тут же сорвался с места, спеша покинуть родной дом.
Конечно, он не сбежал, трусливо прикрыв голову капюшоном, это было бы слишком жестоко. Пусть Иан и провёл с семьёй от силы трое суток, что-то внутри него всё же всколыхнулось. Должно быть, тот Далиан, каким он был когда-то, ещё сохранился где-то в глубине его сознания. Потому Амелл обещал: на этот раз он пропадать не будет. Впрочем, Иан совсем не удивился, когда услышал мягкую просьбу Солоны, загнавшей Алистера в угол во всех смыслах – девушка замерла в дверях, загородив проход.
Тихо отсмеявшись, маг мысленно извинился перед другом, всё равно никак иначе он попросить прощения сейчас не мог. Иан старался лишний раз не попадаться своим спутникам на глаза, они с чего-то решили, что именно сейчас ему требовалось выплакаться им в жилетку. Но отчего-то его друзья совсем не думали, с какой силой Амеллу хотелось просто навсегда об этом забыть. Прошлое пугало его. Не только тем, с какой лёгкостью оно вернулось, вновь порушив жизни, но и влиянием, которое оказывало. Иан не мог думать, почти не был в состоянии дышать и больше всего мечтал о смерти. Это состояние уж точно нельзя было назвать хорошим, но признаться в этом он мог одной лишь Винн – целительнице, которая действительно могла бы ему помочь. Остальным Иан, улыбаясь сквозь зубы, говорил: «всё со мной хорошо», – и торопливо растворялся. Смысла говорить о произошедшем с Айваном он не видел.
Конечно же, Алистер намёков не понимал. С упорством мабари он пытался достучаться до Иана. Поначалу маг не желал причинять другу сколько-нибудь серьёзный вред, но тот всё же сумел довести Амелла: в конце концов Иан просто припечатал Ала к стенке и посоветовал думать о себе. Как бы ему трудно ни было выполнить это пожелание.
Оставался наедине с собой Иан лишь в собственной комнате. Здесь он мог не сдерживаться, боясь навредить кому-то. Зевран, как мог, старался не отсвечивать, держась на некотором расстоянии, давая Амеллу прийти в себя. Вороны прекрасно обучили его, эльф умел подстраиваться под любую ситуацию и выживать даже тогда, когда это не было возможным. Вполне вероятно, имелась и иная причина: Зеврану было всё равно. Их не связывали какие-то там высокие и нежные чувства, Иан помнил, на что подписывался, когда начинал эти отношения: с самого начала он хотел лишь расслабиться. И пусть это немного печалило, жаловаться ему было не на что. Более того, маг во многом был рад ненавязчивости эльфа: кошмары Иана терзали его сознание, почти разрывая его на кусочки; и Амеллу очень бы не хотелось, чтобы они вторглись в сознание Зеврана ещё раз. А превращать Араная в пустой сосуд он не собирался.
Иан не мог спокойно дышать в доме, где когда-то вырос. С каждым сделанным здесь вздохом под кожу заползало что-то неведомое, тяжестью ложившееся под сердцем. Пару раз маг ловил себя на странном, страстном желании сделать что-то. Желание разрушить что-то, уничтожить на веки вечные, застилало глаза, а в себя Амелл приходил только от шума: упавшей книги, разбитой вазы…
Иану всё больше и больше становилось не по себе. Он не мог дождаться того часа, когда покинет, наконец, поместье. И когда Амелл всё же смог вырваться, он не стал оборачиваться. Почему-то казалось, делать этого не стоило: всё внутри скручивалось от смешанных чувств облегчения и тревоги.
Маг догадывался, что дело только в его собственных воспоминаниях, но успокоиться так и не смог, пока все они не застряли в бресилианском лесу. Здесь, несмотря на всё, что встречалось на пути, на всех, кто пытался прикончить их с завидным постоянством, Иан чувствовал себя… спокойно, защищённо. Здесь, он чувствовал, был его дом.
Раньше Иан редко показывал свои истинные чувства, порой казалось, этих самых чувств у него и не было: равнодушие, пусть и едкое, странно бесконечное смирение почти выводили из себя всех, кто имел несчастье общаться с магом достаточно близко. Амелл был невыносим в своём безразличии, но хотя бы не менялся. Оказалось, что благодарить за это следовало зелье, склянку с которым он всегда держал под рукой.
Теперь склянки не было. Вместе с ней в небытие сгинуло и постоянство. Пусть Иан и старался держать себя в руках, получалось у него преотвратно. Он словно вновь стал учеником, ничего не смыслившим в самом предмете, который собирался изучать. Казалось, вывести из себя его могла любая мелочь, простая песчинка, упавшая не на ту чашу весов. Это было почти правдой: мага попросту с ума сводили собственные спутники.
Чужие эмоции порой накатывали, вынуждая замирать живой статуей. Перед глазами прыгали искры разных формы и цвета, уши закладывало, а внутри взрывались отголоски непонятных чувств: однажды вечером, по пути к лесу Бресилиан, Иану даже показалось, что идея прикончить – или, на худой конец, оглушить парочку спутников, – не так уж и плоха.
После тихого разговора у костра с Винн, Лелианой и непонятно как к ним прибившимся Зевраном, Алистер до ночи ходил с каменным выражением лица, а Иан до утра мучился от головных болей. Ещё когда эта компашка только устраивалась перед костром, маг почувствовал неладное: глаза Лелианы горели фанатичным огнём, пока она что-то торопливо говорила, размахивая руками. Каждый всплеск её красочных эмоций отдавался тихим звоном где-то за ушами. Маг привычно скривился и отмахнулся от насмешек Стэна с Морриган.
Амелл бы не стал обращать излишнего внимания на очередной, пока ещё слабый приступ, если бы к девушке не присоединился Алистер: с каждым всплеском эмоций барда тот становился всё мрачнее. Иан почувствовал, как на виски начало давить, и стиснул зубы. Быстро кинув взгляд на замершую, будто что-то понявшую девушку, маг уже начал подниматься, чтобы разогнать опасную компанию, когда заметил потянувшуюся вперёд Винн. Целительница с сочувствием смотрела на Стража, поглаживая его по предплечью. Иан сидел слишком далеко, чтобы понять, о чём шёл разговор: до него долетали лишь какие-то вскрики, потому маг опирался лишь на свои ощущения: давление на виски стало заметно слабее. Чтобы Винн ни сделала, это помогло.
Однако на этом представление не закончилось; всё же Винн была не только целительницей, но и умудрялась справляться с юными неугомонными магами: разулыбавшийся Зевран, явно наслаждавшийся смятением Ала, получил от неё увесистый подзатыльник.
На этом бы всё и окончилось: Алистер, угрюмый и задумчивый, отправился бы на пост, дежурить; Лелиана, виновато потупившись, отошла бы подальше от костра; а сам Иан, приняв изрядно на грудь, отправился бы спать, уже зная: иначе уснуть просто не вышло бы. Но Алистер просто дежурить не мог: всё ходил из одного конца лагеря в другой и пинал камни, о чём-то вздыхая. Надо ли говорить, в каком настроении к утру был Иан, чью палатку Страж обошёл, наверное, пару сотен раз.
Что ж, Алистер хотел поговорить? Ну, так почему не сделать это ещё на стоянке, пока места, чтобы спрятать труп, было предостаточно?!
– Хочешь поговорить, так говори, чего тянешь? – дождавшись, пока Ал отойдёт достаточно далеко, чтобы умыться, Амелл последовал за ним, но близко подходить пока не решился: перед глазами и так рябило от тяжёлых мыслей товарища.
– Всё хорошо, – деревянным голосом отрапортовал бастард, хмуро зыркнув на Иана. – И это не я бегу от разговора: ты просил держать свои мысли при себе.
– Ну а теперь вот решил их узнать! – Амелл зарычал. – Тебя аж перекашивает уже! Что, хочешь подробности узнать?..
Тихого ответа Алистера он не услышал, тот, пожевав губы, сам повторил его, уже громче. Уже потом, остыв, маг сообразил, что их крики могли привлечь ненужное внимание, но тогда его душила злость.
– Ты мог изменить что-то у Остагара?
Иан, уже разошедшийся, в удивлении замер. Уж точно не таких вопросов он ожидал. И теперь вот стоял и изредка моргал, разглядывая друга, который явно где-то ударился головой.
– Ты едва не спалил нас к порождениям Тьмы, а лет десять назад – почти устроил свой собственный Мор! Сил в тебе – как в бочке бездонной. Так, может, ты просто бездушная скотина? Хотя Винн и сказала, что это тебя опустошит, а ещё призовёт какого-то монстра, но это же ты… – обвинительная речь, красочная, взрывная, отчаянная, под конец превратилась в обычное скомканное бормотание, которое Амелл слушать уже не стал, суть он уже уловил: язык свой Лелиана не контролировала.
– А сам как думаешь? – Иан прищурился, изучая совсем запутавшегося, замершего Алистера, начавшего ковыряться в ближайшем дереве. Запал постепенно развеивался, оставляя после себя спокойствие. Тишина начала напрягать, когда он всё же продолжил:
– Раньше я всегда отгонял от себя такие мысли, не хотел принимать того, что мой друг может оставить кого-то умирать. Ты не раз спасал меня – да и всех нас, даже этого своего эльфа… – Алистер поджал губы, пожевал их, собираясь с мыслями. – Ты готов на всё ради каждого из нас, даже Аргона, как бы ты ни сопротивлялся…
Иан не прерывал друга, внимательно слушая. Маг чувствовал странный покой, как будто мелкими глотками принимал холодившее разум зелье. И нельзя было сказать, что его это радовало. Алистер тем временем продолжил:
– Сколько раз ты заставлял других делать то, что было тебе нужно? Я могу поклясться, что не один раз ты игнорировал просьбы помочь! – подняв на Иана взгляд, он покачал головой, почти махнул рукой. – И теперь ты стоишь передо мной с этим своим каменным лицом, и я просто не знаю, кто ты…
Алистер выглядел растерянным, грустным, но смотрел он прямо и не собирался отступать. Иан хмыкнул, раньше бы он просто отступил, даже не стал настаивать, согласился бы с любой отговоркой, но теперь ему нужна была правда, какой бы она ни была. Что ж, рано или поздно им пришлось бы поговорить, так что…
Но Алистер воспринял его ухмылку как-то не так. Нахмурившись, он попытался быстро уйти, но Амелл успел его остановить, схватив за плечо.