Глава 10. Разговоры в темнотеГлава 10. Разговоры в темноте
Иногда единственное, что ты
можешь сделать для людей —
это поприсутствовать.
Терри Пратчетт
можешь сделать для людей —
это поприсутствовать.
Терри Пратчетт
Вопросы, которым нет ответа – не редкость для мира. Они невесомы, словно мыльные пузыри и также, с виду, безобидны, по-детски невинны, но каждый ответ на такое невинное вопрошание, мог попасть в саму суть, естество, задевая самые болезненные струны в душе. Один такой вопрос не давал покоя молодому магу, намертво засев в голове. С ним Гаррет вставал, с ним засыпал. Простой вопрос: почему дети видели мир полным красок, неведомых чудес, когда для взрослых краски были выцветшими? Почему его мир стал таким серым? Почему ничто не могло вернуть ему цвета? И сколько он ни думал, ответа всё не было.
Тот роковой день до сих пор, даже спустя почти всю морозную, непривычно колючую для Кирквола зиму, тревожил ночными кошмарами. Вспоминая своё возвращение домой, проведя целые вечера в бессмысленном созерцании, Хоук почти поймал тот ускользавший миг, когда его мир внезапно посерел. Он помнил странное ощущение неправильности, мешавшееся с необычайной приподнятостью, лёгкостью, внезапно наполнившей усталое тело. Пробравшись на ощупь до лестницы, - и зачем же матушка затушила весь огонь? Неужто столь сердита?! - Хоук вцепился в скользкие перила, чтобы не упасть. И замер, нелепо вздёрнув лицо к тёмному провалу потолка. Всё было странно неправильным. И отчего-то захотелось зайти к матери. Извиниться, что так и не успел к ужину. Гамлен-то, наверное, так и не явился...
Мир забавно кружился, перед глазами плясали яркие круги, точно Гаррет сполна насмотрелся на солнечный диск, а после крепко зажмурился. Вот только ничего подобного он не делал. Мотнув головой, Хоук спешно поднялся к комнате Лиандры. Собственную спешку он заметил лишь когда остановился перед закрытой дверью, но не открыл её - замер, дыхания не хватало. Решительно двинулся вперёд, вознамерившись всё же зайти, но ладонь замерла совсем рядом с ручкой. Пальцы почти чувствовали лёгкое тепло, исходившее от неё. Не реальное, какое-то внутреннее. Снова его силы играли злую шутку, обостряя зачем-то чувства.
Справившись с собой - всё казалось чересчур простым и глупым, Гаррет всё же накрыл ручку двери ладонью, обернул пальцы вокруг, мягко нажал, толкая гладкую деревянную поверхность от себя. Из комнаты пахнуло холодом, все чувства мага почти взвыли: внутри никто его не ждал. Просто не было там никого живого.
Перед глазами вспыхнула красная вспышка, ослепившая Хоука на миг. Как-то сразу пришла в голову глупая мысль: сразу следовало зажечь свет, нечего было шариться в темноте по дому, вот всякие ужасы и мерещились. Вот только где-то внутри он уже знал, что случилось. Сердце забилось где-то в горле, когда первый же, слабый огонёк, заплясавший на дрожавшей раскрытой ладони, окрасил стены красным.
Гаррет лениво поморщился, отгоняя мрачные мысли. И так их с избытком хватало в наступавших - один за одним - днях. Нет, он приходил к своему Призраку вовсе не для того, чтобы продолжать эту угрюмую, апатичную бесконечность.
Хоук повёл затёкшими плечами и вальяжно откинулся назад, прислонившись к прохладной ножке дорогой кровати. Язык невольно тронул пересохшие губы. Тяжкие мысли отходили если не на второй план, то хотя бы становились тише: их уже получалось перебить другими. В последнее время их вечера наедине с Призраком стали совсем иными. Было ли дело в состоянии Гаррета или же что-то изменилось в самом Хозяине, всё искавшем встреч с так полюбившейся игрушкой, маг не знал. Да и, положа руку на сердце, знать не хотел: рядом с Призраком было легко; рядом с ним получалось не думать.
Рядом полыхнуло голубоватое сияние, тонкая фигура тяжело опустилась рядом, облокачиваясь на плечо. Хоук чувствовал мягкие пряди, щекотавшие плечо: Призрак часто теперь укладывал голову так, то ему на плечо, то на колени, а то и вовсе валился на спину, громко дыша в макушку. Гаррет не жаловался, позволяя делать из себя подушку. Чужое тепло, колотившееся чуть быстрее собственного сердце, мягкие волосы, запах гари... неведомый эльф творил то, что не было подвластно даже целителю - лечил душу.
Их вечера проходили в тишине скрипевшего камина. Иногда Призрак читал, чаще распивал лёгкое вино, а иногда просто замирал рядом, думая о чём-то своём. Эти встречи были нужны не одному магу: к чему иначе было устраивать их чуть ли не чаще, чем раз в неделю? Впрочем, это не было его, Хоука, делом.
Бездумно подняв ладонь, Гаррет зарылся в мягкие пряди пальцами, склонив голову, дотронулся губами чужого виска, где отчаянно билась жилка. Дыхание рядом стало спокойнее, сердце замерло, сбилось. Маг, точно наблюдая за всем издали, вздохнул, как никогда жалея, что не в его силах было помочь Призраку, успокоить. Лишь тихие, полные умиротворения и какой-то странной тоски вечера не могли починить никого: ни искорёженного мага, ни сломанного эльфа, лишь латали самые заметные бреши, позволяя не разваливаться на глазах.
В собственной искорёженности, неправильности, Хоук уже не сомневался. Ещё тогда, с последней вспышки гнева, в которой разнёс комнату матери, где-то в глубине души понял: снова целым ему не стать. Да и как собрать себя, если развалился на куски он в считанные секунды?
В первое мгновение он замер. Взгляд слепо скользил по слабо освещённой комнате. Стены отсвечивали бордовым - никогда больше Гаррет не смог бы спокойно смотреть на этот цвет. Сквозь приоткрытое окно в комнату пробирался, вместе со свежим воздухом, сквозняк, от которого занавеси на окнах медленно вздрагивали.
Комната выглядела так же, как и обычно: аккуратно, педантично, опрятно. Лиандра не терпела беспорядка, жизнь с беглым магом приучила её к обходиться необходимым. У окна устроился небольшой шкаф с вещами, рядом пристроился стол с - естественно - задвинутым до конца стулом. Напротив стояла небольшая, но довольно изысканная кровать. Хоук помнил, как долго мать её выбирала, всё никак не могла найти нужную. На ней, раскинув руки, женщина и лежала. От двери открывался прекрасный вид на комнату: казалось, Лиандра просто уснула, устав ждать сына, измучившись за день. Стройную теорию путали лишь дыра в груди, да залитые кровью стенами.
Рёбра вовсе не выпирали наружу, нет, это сделало бы картину ненастоящей, пропитало бы фальшью. Позволило бы Гаррету, хотя бы на миг, поверить, что перед ним иллюзия. Но нет: кости, не выдержав силы или же в порыве гнева, валялись где-то рядом, оставив дыру в месте, где раньше было сердце, сиротливо неприкрытой. Думать о том, что чувствовала мать в последние секунды своей жизни отчаянно не хотелось.
Совсем не так оставляет их эльф... - Хоук вздрогнул. Собственные, тяжёлые и неповоротливые мысли ударили его внезапно, заставив задыхаться. Почему дыхание не сбилось раньше, почему осознание накрыло именно сейчас - Андрасте знает. Гаррета не слишком волновали такие мелочи. Сейчас его накрыло желание, много сильнее.
Взвыв раненным мабари, Хоук схватился за собственные волосы, сдавив голову, словно желая вытравить из неё все мысли, что хлынули не сдерживаемым потоком, стоило осознать: он знал лишь одно существо, убивавшее именно так. Он видел мастерство данариусова ублюдка своими глазами каких-то...
- БЛЯДЬ!!! - от души пнув подвернувшийся стол, маг выпустил в окно шальную молнию. Отпустил, да? Не стал добивать, да? Не слушался своего ублюдочного хозяина во всём, да? Конечно, Гаррет, конечно! Всё именно так, тупой ты усмиренец!
От собственной наивности становилось тошно. Как можно было поверить, хоть на секунду, что такому молокососу, как он, удалось бы переиграть великого тевинтерского Магистра? Сам же подставился, ещё в первую встречу, назвал имя, чего ж теперь удивляться...
Моя вина, это я, я, как... да пошло оно... всё! - с каждым вздохом Хоуку становилось всё жарче. В груди раздавался горящий шар ярости, мешавший даже не думать - мешавший дышать, застилавший глаза непросветной дымкой. Гаррет не удивился бы, очутись в этот момент перед ним какая-нибудь тварь из Тени. Да и перспектива оказаться под властью демона привлекала, как никогда. И рядом не было никого, кто смог бы вправить мозги магу на место, остановить. О нет, сейчас он готовился как следует разойтись - в городе, квартале, где магов обычно держали в кандалах. Плевать.
Хоука потряхивало, но сам он этого не замечал. Ничего не замечал, лишь дышал - рвано, с хрипами. Уже опустив ладони вниз, Гаррет медленно сделал шаг вперёд, в глубь комнаты, ближе к кровати, на которой умиротворённо замерла Лиандра.
Охватившая мага дрожь постепенно проходила, уступая место мертвенной холодности. Воздух в комнате густел, будто повинуясь чьему-то скрытому замыслу, пока, наконец, даже дыхание не замерло, оставив после себя угасавшее облачко пара, быстро исчезнувшее. Прошла секунда, другая. Ничего не менялось, мир, казалось, просто перестал существовать. Сам Хоук покрылся лёгкой, слабой корочкой льда. Как иначе было объяснить донёсшийся тихий треск? Строго говоря, объяснять было не кому.
Слабый треск повторился вновь: указательный палец правой руки медленно согнулся раз, другой. Это была уже не дрожь - какой-то транс, из которого маг смотрел на мир пустыми глазами. Лучшего момента, чтобы подчинить его себе попросту не было. А потом мир рухнул, не выдержав.
Палец, начавший было отбивать некий ритм замер также внезапно, как и начал дёргаться, маг медленно повернул голову, чуть опустив её, чтобы лучше рассмотреть мать. В последний раз.
Огласивший следом округу крик никто не назвал бы человеческим. Было в нём что-то... страшное, неведомое. Так выли лишь прятавшиеся в Тени злобные духи перед тем, как броситься на добычу. Раскат грома пришёлся как нельзя кстати, вот только заглушить бушевавшего мага не смог. Возможно, окажись рядом тот, кого тот винил в смерти матери - ненавистный лириумный эльф Данариуса, а может и сам магистр, Хоук бы разошёлся много сильнее, но нет, обошлось. Пострадал лишь особняк Амеллов. Одна единственная комната, не раз спалённая и скованная льдом за ночь. Под конец, почти обессилевший, маг уже просто раскидывал всё, что попадалось под руку. То, что ещё оставалось целым.
Хоук угомонился лишь под утро, когда, с первым лучом солнца, забредшим внутрь, опустился на колени посреди раскуроченной комнаты. Тело наливалось свинцом, сознание медленно возвращалось из тех глубин, куда скрылось, забившись в самый дальний угол и скуля. Гаррет смутно понимал, что происходило: последним воспоминанием стал стук собственной крови в ушах, оглушавший пульс, бившийся в едином, слитом ритме. Ритме, который маг после бездумно отбивал - даже обессилевший, слегка постукивал пальцами по бедру. Очнувшись в следующий раз, Хоук не помнил почти ничего из произошедшего до его возвращения домой.
Гаррет сглотнул, попытавшись прикрыть глаза. Забыл как-то, где находился: сидел, полуголый, рядом со своим сонным Призраком и в отчаянье сжимал ладони в кулаки, отбивая на колене въевшийся под кожу ритм. От эльфа подобное, конечно же, не укрылось. Пальцев Хоука лениво коснулись прохладные пальцы, погладили выпиравшие кости, сжали сильнее. Ухо обожгло горячим дыханием:
- Тише, тише, - никакого подтекста, никаких повелений или же предложений. Всего лишь участие, искренняя тревога с каплей разморённой расслабленности вечера. Гаррет медленно выдохнул, даже не заметил, что сдерживал дыхание. Медленно разжимавшиеся руки тут же оказались в чужом плену: эльф мягко поглаживал покрытую мозолями кожу, оглаживал линии, успокаивая. Хоук почти видел осуждавший взгляд Призрака: в последнее время смотреть сквозь повязку становилось всё легче, Гаррету казалось, однажды он сможет видеть с ней также ясно, как и без неё. Но сейчас, в тот самый миг, ему было абсолютно плевать на всё, кроме увлёкшегося эльфа.
Недовольно фыркнув, Хоук освободил ладони, подтягивая Призрака ближе, обнимая, прижимая к себе. Чужое сердце, размеренно бившееся напротив, успокаивало. Получилось бы выжить без этого, ставшего столь необходимым - незаменимым - эльфа, Гаррет не знал. Да и не хотел задумываться.
Смерть матери Хоук переживал остро. Его рвало на части, бросало из крайности в крайность: он мог то днями напролёт не выходить из особняка, то браться за каждое мало мальски приемлемое задание, вот только старался управиться с каждым до заката, чтобы вернуться домой до... до сумерек. Гаррет никогда не был замкнутым, чужая компания была нужна ему, точно воздух. И дело было вовсе не в старой привычке: трудно найти и минуту покоя, если младшими оказались столь любознательные близняшки.
Хоук никогда не искал уединения: ни после несчастного случая с отцом, ни после смерти Бетани, ни после несчастья с Карвером. Одиночество приравнивалось к пытке: в толпе можно было не думать, отпустить произошедшее. Раньше Гаррет всегда дышал полной грудью, оказавшись втянут в самый центр круговорота событий. Раньше ему, порой до боли, нужно было поделиться своими переживаниями хоть с кем-то, освободиться от лежавшего на плечах груза. Сейчас всё было иначе: Хоук никого не подпускал к себе: мягко, но настойчиво ускользал от бесед с Андерсом, сбегал от Варрика и попросту не отвечал на приглашения Изз... не донимала его одна лишь Авелин, да только легче не становилось. Никому.
Страшное слово, поселившее поначалу в головах друзей прославившегося Гаррета Хоука лишь в шутку, постепенно захватывало всё больше внимания, тревожило всё сильнее. Уже можно было услышать слабые шёпотки, когда все друзья собирались вместе. Страшное, пугавшее слово, слишком знакомое, чтобы отнекиваться - Гаррет вёл себя, как усмирённый. Глаза Хоука погасли, равнодушие, усиливалось с каждым днём, точно кто-то попросту выдернул из него что-то важное, забрав с собой. Треклятая шавка Данариуса должна была уже заплатить, вот только эльф пропал без следа.
Так продолжалось месяц. Душившие всех недели, не сулившие ничего. Ни хорошего, ни плохого, одну лишь пустоту. Одну лишь... серость. Гаррет просто не желал возвращаться оттуда, куда запер себя, самую свою суть.
Так продолжалось месяц, пока, наконец, Хоука не пожелал видеть его загадочный Призрак. И не сказать, что Гаррета приглашение обрадовало: первые три он отклонил ещё в течение своего отшельничества. Но вот, месяц спустя, терпение подошло к концу. Чьё - сказать было трудно. То ли эльф выдумал какую-то страшную кару, то ли приплатил, как следовало, но только Хоука из особняка едва ли не выкрали. Собственный дядя постарался, чуть ли не в кандалах дотащил до Лусины. Раздражённой фурии, точнее.
Хоук уже мысленно приготовился к очередным - на его вкус, совершенно лишним - воплям, но, к его удивлению, ничего подобного не произошло. Женщина, заламывая руки, подошла ближе, замерла в паре шагов, так и не решившись дотронуться до напряжённого плеча.
- Твой клиент просил меня о последней встрече с тобой. Восстановишь ваше... общение, - коротко хмыкнув, хозяйка «Розы» продолжила, - цены тебе не будет. Нет - так нет. От ещё одной встречи с тебя не убудет.
- Уверены? - жёстко улыбнувшись, Гаррет приподнял правую, рассечённую бровь, наслаждаясь созданным эффектом. В последнее время ему доставляло удовольствие доводить клиентов чуть ли не до священного ужаса одним своим видом. Вот, сейчас, Лусина должна была отступить, отвести взгляд, поджать губы...
Ничего подобного не произошло: женщина лишь устало вздохнула, качнув головой.
- Абсолютно. Сегодня, буду ждать, как обычно, - и, потеряв всякий интерес к разговору, занялась своими делами. Хоук тогда лишь нахмурился, но всё же не сбежал. Дождался «своего» экипажа. Уходить не простившись, и правда, было некрасиво. Кто ж знал, чем это грозилось обернуться...
Эльф ждал его, это стало ясно уже тогда, когда явившийся слуга ловко, но чересчур поспешно натягивал на Гаррета всю необходимую «сбрую»; так быстро тот ещё никогда не оказывался перед дверью в покои Призрака. Но не только это отличало последний визит элитной шлюхи к клиенту: Хоук не видел ничего, со всех сторон его окутывала лишь непроглядная тьма. Потому, должно быть, тот и запнулся на пороге, успел уже забыть, как в комнате всё было устроено. И лишь через пару секунд осознал: Призрак, где бы он ни находился, так и не дотронулся до него ни разу.
Гаррет попытался поморщиться, но вышло что-то явно непотребное, стоило сказать спасибо врезавшемуся в зубы кляпу. На этот раз, казалось, каждая часть его оков вгрызалась в тело с особой силой. Месть? Тяжко вздохнув, - а на деле попросту придушенно фыркнув, - Хоук сделал решительный шаг вперёд. И тут же врезался во что-то твёрдое и угловатое. Чересчур твёрдое и угловатое. Придушенно зашипев, он вновь замер на месте, не шевелясь. В груди диким зверем ворочалось раздражение, вопреки обыкновению, злился Гаррет на себя: привыкнув наблюдать за Призраком исподволь, он почти позабыл о прочих достоинствах своих открывшихся способностей, а эльф сейчас не спешил оказывать посильную помощь. Хоук даже не мог с уверенностью сказать, находился ли тот в комнате: казалось, даже собственные органы чувств предавали, мстя за что-то.
Вцепившись в кляп зубами посильнее, Гаррет откинул голову назад, призывая всё имевшееся у него спокойствие, чтобы не раскидать находивщиеся в комнате предметы, подобно урагану. После случившегося с матерью, контролировать собственные силы стало в разы труднее, Хоук, пожалуй, впервые в жизни жалел, что никогда не учился в Круге: несмотря на очевидные минусы, контроль в несчастных пленников вбивали намертво.
В меня бы кто вбил, - устало выдохнув, Гаррет напряг мышцы, будто, так смешно, пытался призвать собственные способности назад. Не вышло. Весьма смутно, но маг догадывался, в чём могло быть дело: многое в магии издревле было завязано на эмоциях, а именно с ними сейчас у Хоука была куча проблем. Поначалу он думал: это нормально, всего лишь переутомление, шок, скоро всё вернулось бы и стало, как прежде. Но нет: вот уже почти месяц единственной эмоцией, испытываемой Гарретом, было раздражение, а сам мир до сих пор не стремился обретать краски. Раньше ему было как-то всё равно, но теперь... о, да, теперь ему действительно были нужны эти грёбанные эмоции. Вот только отзываться на призыв было нечему: маг был пуст.
Хоук замер, что делать дальше он просто не представлял, в глубине души даже возникло опасение: что бы сейчас Призрак ни сделал, ответить ему Гаррет сразу не смог бы. Никому не смог бы, если уж говорить начистоту. Тело как-то сразу расслабилось, точно из него - снова - вытянули стержень, все силы. Замерев, едва не уткнувшись лицом в чёртов шкаф, с которым столкнулся, Хоук ждал, когда же хозяин заинтересуется своей блудной игрушкой. И тот не заставил себя долго ждать.
Движения позади себя Гаррет не ощутил, но вот прикосновение - холодное, быстрое, пославшее от лопаток мурашки волнами, - осознал в полной мере, даже вздрогнул слегка, подаваясь вперёд, стремясь уйти от неприятного ощущения. Призрак настаивать не стал: не исчез вновь и на том спасибо. Хоук попытался сосредоточиться, понять, где же сейчас находился его Призрак, представить, что тот делал, как стоял: закусив губу в смятении или же упрямо хмурясь... не получалось. Ничего не выходило, даже не сила - собственные воспоминания отказывались помогать.
Должно быть, в себя Гаррет ушёл надолго: следующим, что он почувствовал, было прикосновение, наполненное большей властью. Эльф потянул чужой подбородок в бок, ближе к себе. Недостаточно, чтобы почувствовать жар дыхания, но довольно, чтобы распознать застывшее рядом в напряжении статное тело. Замёрзшее, как и сам маг.
Хоук вернулся в реальность, лишь когда Призрак заговорил: быстро, отрывисто, точно. Создавалось впечатление, что говорил он скорее для себя, чтобы успокоиться, вернуться куда-то. Гаррет плохо его понимал, слишком уж часто всеобщий мешался с тевином, на который, было похоже, эльф переходил неосознанно. И, видимо, тот уже начинал догадываться о проблеме: вздохнув, Призрак отстранился. Речь его стала мягче, голос - тише. Очевидно, Хоук умудрился своим равнодушным видом испортить тому всё настроение.
- Тебя долго не было, - пауза, всего пара секунд, но для Гаррета чуть слышный вздох, точно перед прыжком в ледяную воду, оказался заметен. - Кажется, хозяйка говорила про трудности, но я не думал, что...
Хоук фыркнул, делая шаг вперёд. Казалось, он постиг истину, познал всю суть мира: говорить этот эльф мог вечно, выражался витиевато, пряча суть за красивыми, округлыми фразами, слушать которые у Гаррета не было ни желания, ни сил: притворства с лихвой хватало и так. Почему-то он с особой остротой осознал, что чувствовали его близкие всё то время, пока он пытался от них отстраниться, должно быть, его собственные отговорки звучали до боли похоже. Что-то кольнуло под рёбрами. Как никогда раньше захотелось очутиться в тишине, Хоуку было нужно оказаться в тишине, лишь бы не слышать расплывавшихся, нарочито равнодушных заготовок. Ещё не хватало превратить постель в приём. Вот только выбирать магу - всё ещё? - не приходилось. Кисти рук были стянуты за спиной, рот надёжно затыкал кляп. Магия так и не пожелала повиноваться, Гаррет даже не знал, где точно находился всё продолжавший говорить Призрак. И чувствовал приближавшуюся мигрень.
Задержав дыхание, Хоук сделал неуверенный шажок в сторону, где, как он думал, застыл неживой куклой его эльф. Поведя головой, помолился Создателю за упокой души и быстро, пока не успел передумать, опустил голову на костлявое плечо. Наступившая тишина оказалась даже приятной, пусть и прерывалась глухим ритмичным стуком. Чужое сердце, пустившееся в пляс совсем рядом, помогало сосредоточиться. Последнюю фразу Призрака Гаррет расслышал прекрасно. Он ожидал: вот-вот должна была прийти злость, несдерживаемая ярость, которая унесла бы и глупого, высокомерного эльфа, и его самого, но ничего не происходило. Лишь накатила усталость с малым оттенком грусти, сдавившая грудь, мешая сделать полноценный вдох.
Откуда паршивец знал? Личность Гаррета всё ещё была скрыта, в этом сомневаться не приходилось. Но всё же… Хоук не понимал, что его выдало: поведение почти не отличалось от обычного. Да, до этого дня Гаррет старательно игнорировал настойчивые «приглашения» Призрака, но и только.
- Ты всё же справился со всем, что случилось. Я рад, - сам Хоук столько раз принимался горячо спорить с Авелин: цель оправдывала средства, - что теперь глупо было возражать хоть как-то. Да и не хотелось этого. Сейчас, ощущая взорвавшийся вокруг яркими красками мир, он не знал, почему откуда-то из глубин поднималась горечь. Что было не так? Как долго Гаррет мог скрываться от мира, пребывать в своём коконе, почти превратившем его в кусок деревянной куклы без души? Отдых кончился, начинались трудовые будни. Но начинались они почему-то не с Карвера, не с Андерса, даже не с Варрика. Нет, От своего кошмарного сна Хоук очнулся в окружении своего странного Призрака.
Мир, наполнившийся красками в первый миг испугал, Гаррет успел отвыкнуть от их невообразимого буйства, плясавшего под закрытыми веками; успел забыть остроту запахов и чувственность звуков. На пару мгновений маг, получивший слишком большую дозу ощущений, замер, чуть качнувшись вперёд. Каша в голове превращалась в водоворот, выбраться из которого не получалось. Да и, если уж серьёзно, не хотелось: Хоук возвращаться в свой странный, пугавший сон наяву не желал.
Образы, столь резко ослепившие, постепенно тускнели, блёкли, но не исчезали совсем. Многое оставалось и вовсе недоступным, особенно остро это стало заметным сейчас, когда первая эйфория спала: как Гаррет ни напрягался, ощутить чужих эмоций он не мог. Что ж, и на том спасибо.
Холодная ладонь коснулась волос. Эльф был осторожен: в нём чувствовалось напряжение, совсем не то, что преследовало его в прошлые встречи, нет; сейчас всё было иначе, Призрак не желал спугнуть свою игрушку. Как тут не проникнуться ответной симпатией?! Хоук хмыкнул про себя - как будто, он только сейчас проникся, а раньше вовсе не сходил с ума, готовясь лезть штурмовать любую стену в округе, лишь бы отвлечься от навязчивых мыслей.
Гаррет, забывшись, даже попытался притянуть эльфа ближе, но тут же сдавленно замычал в кляп, неловко дёргаясь: запястья, стянутые за спиной, враз заныли. Очарование момента спало, оставив после себя голую действительность: непослушная игрушка, возомнившая о себе невесть что и слишком мягкий господин. Происходившее сразу заиграло в другом свете. Спина тут же окаменела, Хоук замер, пытаясь понять, что же его ждало. Раньше ему хватало одного взгляда, мягкой волны магии, чтобы ощутить чужие чувства, понять противника, теперь же...
Ладонь Призрака спустилась с затылка к ремешку кляпа, потянула на себя. С удивлением, Гаррет понял: каким-то образом он сумел отстраниться от эльфа, деревянное тело, точно специально, показывало каждую уязвимость, не давало спрятаться за привычной маской сильного, бесстрашного мага, от которого вечно было больше разрушений, чем пользы. Но в эту минуту Хоук был неловок, сломлен, почти уничтожен. Ему нужно было чужое тепло, но не... задохнувшаяся тёмная голова дёрнулась из стороны в сторону: нет, не то. Вот только, интересовало ли эльфа душевное состояние игрушки больше необходимого минимума: убедиться, что причина отказов Гаррета с ним никак не связана. Оказывалось, интересовало даже чересчур сильно.
Ладонь эльфа съехала к запястьям Хоука, погладила кожу, уже успевшую, должно быть, покраснеть под путами. Прикосновение стало более отстранённым: Призрак задумался о чём-то своём, унёсся в какие-то дали. Судя по внезапно усилившейся хватке - не самые приятные. И отчего-то Гаррету до боли, до зуда где-то внутри черепа понадобилось его немедленно вернуть, успокоить. Удержать. Как-то сама собой вспомнилась любимая история отца: о том, как легко маги, погребённые под собственными переживаниями, оказывались заперты в Тени.
Недовольно мотнув головой вперёд, он, казалось, почти свалил задумавшегося эльфа на пол. Того спасли разве что инстинкты, да хватка - Хоук почти мог поклясться, что на запястьях остались царапины. Не в первый уже раз Гаррет осознал: сначала, перед тем, как сделать что-то, нужно было думать. Хоть изредка. Хоть иногда. Но упрямство мешало признать вину за собой одним. Может, я и перегнул палку, вышел за рамки, но ему это тоже было нужно, - мысли были резкими, кляп внезапно оказался полезен: знать, что случилось бы, будь такие слова произнесены вслух, не хотелось. И так уже складывалось впечатление, будто силой обладали они оба. Голос Призрака, когда тот заговорил, был полон яда:
- Тебе так не приятны эти... путы? - речь была певучей, казалось, вот сейчас, Хоука должны были дёрнуть, поставить на колени... зарвавшегося юнца нужно было проучить, показать своё место. И он был готов к усвоению нового урока. - Хочешь избавиться от них?
Но в следующий момент всё исчезло. И Хоуку даже не нужно было вновь понимать, что же означали беспорядочные всполохи, окружавшие плотным коконом силуэт его Призрака. Пусть кинжал в его руках и стал неожиданностью - холодное лезвие так быстро ужалило кожу, что Гаррет не сразу осознал, что же произошло. Мотнув головой, он подался вперёд, вновь желая притянуть разошедшегося Призрака ближе, успокоить. Ладони мягко сжали чужие бока, притянув ближе, пальцы мягко поглаживали дорогую, явно шитую под заказ одежду, стараясь успокоить эльфа.
Хоук замер. Сердце пропустило два удара. Когда он успел уснуть? Когда демоны успели отравить его душу своими обещаниями, оплести её уговорами так, что он уже не отличал реальности от самой желанной своей выдумки, тешившей многие дни?! Но нет, повязка по-прежнему впивалась в глаза, а челюсть неприятно ныла, успев затечь. В фантазиях Гаррета не было место столь мирским деталям.
А эльф тем временем потянулся к ремешку на затылке, удерживавшему кляп. Пальцы замерли на несколько секунд, неуверенные. Призрак над чем-то раздумывал, точно не решался сделать последний шаг.
- Ты не произнесёшь ни слова, - на этот раз голос звучал глухо, уязвимо. Эльф всё поглаживал тонкий ремешок, стягивавший затылок Хоука, но не предпринимал никаких попыток его снять. Но равно с этим и не ждал чужого согласия. Казалось, этот последний шаг многого от него требовал. Почти на грани с тем, что Призрак мог себе позволить. Гаррет прижал к себе эльфа ближе, коснулся лопаток в успокаивавшем жесте.
Только теперь, недели спустя, Хоук понял, от чего так старательно останавливал себя его Призрак, когда тот прижался ближе, будто старался вплавиться в кожу, слиться с ним воедино. Бездумно пропуская сквозь пальцы короткие прядки, Гаррет осторожно дотронулся губами до чужой макушки. Эльфу оказались нужны эти прикосновения, чужое тепло. И оставшись без них на какой-то жалкий месяц, тот уже готов был сойти с ума. Думать о том, что же происходило в жизни этого хрупкого существа, раз самыми желанными смогли стать прикосновения шлюхи, отчаянно не хотелось.
Гораздо приятнее было вспоминать про заключённое соглашение. До сих пор Гаррет не смел его вспоминать без улыбки. Та тёмная, холодная зимняя ночь вынудила мага задуматься о вечном - к примеру, как умудрялись мальчики Лусины не мёрзнуть в своих откровенных нарядах, когда их куда-либо сопровождали такие вот подневольные слуги? Почему, в отличие от женщин, им не полагалось хотя бы накидки? Впрочем, ответов ему бы всё равно никто не предоставил. Да и дело было вовсе не в них: Хоук всё ещё плоховато управлялся с собственными силами. Минуты, когда магическая мощь плескалась едва ли не через край так резко сменялись порой часами абсолютной, оглушавшей пустоты. И сейчас как раз был один из таких периодов. Потому согреть себя самостоятельно Гаррет не мог, оставалось лишь трястись от холода, стучать зубами и надеяться, что Призрак, будучи в благодушном настроении, позволит хотя бы разжечь камин.
Это была вторая их встреча после перерыва, устроенного Хоуком. Слуга, конечно же, прибыл без опозданий, но вместо обычного ритуала, длившегося почти полчаса, будто сжалившись, ограничился одной лишь маской. Гаррет лишь хмыкнул, приподняв бровь, но промолчал, всю дорогу до особняка просидев почти с идеально прямой спиной: непривычная свобода странно напрягала, почти пугала.
Что ж ты задумал, остроухий засранец... - мысли всё время цеплялись за какие-то глупости, мешались. Хоук не любил сюрпризы. Теперь они вызывали лишь глухую ярость и сворачивавшийся на груди клубок. Однако Призрака вряд ли интересовало, что там до дрожи пугало его игрушку.
Гаррет ожидал, что сможет понять происходившее, когда окажется в покоях эльфа, что тот хотя бы бросит пару слов, объясняя, что же пришло в его светленькую головку. Но, в очередной раз, поторопился.
Призрак встретил его уже на пороге, будто ожидал под дверью. Гаррет едва не фыркнул от смеха - иногда собственные мысли заходили куда-то явно не туда. Но долго пребывать в них ему не дали: эльф заговорил быстро, но твёрдо, его голос был наполнен жёсткостью, силой, но где-то там, в глубине, непривычно шипевших окончаниях слов, слышалась лёгкая неуверенность:
- Пока ты здесь, не скажешь ни слова, дёрнешься без разрешения - пожалеешь, - дождавшись кивка от человека, Призрак немного расслабился, даже провёл ладонью по предплечью, чуть сжимая. И тут же удивлённо спросил. - Ты дрожишь?
Хоук под прикосновением в первый миг замер, но оцепенение быстро сошло на нет. Неопределённо качнув головой, он, будто случайно, поднял собственную руку, накрыл чужую ладонь, желая удостовериться в правдивости чужих слов. Играть с огнём было не только привычнее, такие игры всегда нравились Гаррету куда больше прочих. Особенно тех дедяных, в которые сыграло собственное сознание.
Призрак, быстро выдернув ладонь, отошёл вглубь комнату, загремел чем-то. Не будь Хоук магом, мог бы подумать, что переборщил, переступил черту, но нет: сверкавший голубым силуэт всего-то отошёл к холодному камину. Отчаянно хотелось знать, что же за чувства снедали эльфа. Гаррету это было нужно: вплавиться в кого-то, стать почти единым целым, когда уже не понять, где собственные чувства, а где чужие. Потребность столь сильная, что находиться рядом и не понимать эмоций его Призрака становилось попросту невыносимо.
И всё же Хоук сдержался, замерев на месте, не последовал за торопливо разжигавшим камин эльфом, как бы ни хотелось подойти со спины, обнять, уткнувшись в шею... Кажется, недостаток секса в организме влияет больше, чем я думал, - шутка вышла настолько лишней, что Гаррет сам поморщился. Сейчас, прибыв постельной игрушкой к замкнутому эльфу, замерев полуголым посреди комнаты, имея в наличии месяц воздержания, Хоук как никогда остро ощущал, что попал. И как выбраться, он просто не знал.
Призрак, наконец-то, поднялся, подошёл к Гаррету, схватив за предплечье. Тот мимолётом отметил: синяки, должно быть, задержатся до утра. Эльф, видимо, не был намерен ждать того светлого момента, когда его игрушка перестанет мечтать и вернётся в реальность. Просто потащил не сопротивлявшегося Хоука ближе к огню, усадил на какую-то мягкую шкуру и присел рядом.
Он не заговорил. По крайней мере, не сразу. Поначалу комнату сковала тишина, прерывавшаяся лишь треском дров в камине. Силуэт Призрака дробился, окутывавшие его всполохи то гасли полностью, то разжигались с новой силой. Гаррету почему-то казалось, что эльф о чём-то волновался. Но против такой уютной тишины он ничего не имел, а потому просто ждал, когда же его эльф соберётся с силами.
Призрак долго молчал. Хоук начинал переживать, хотя, быть может, дело было и в неспособности ожидать долгое время. По его ощущениям прошло больше часа, в действительности - несколько минут, холодное тело едва успело чуть отогреться.
Но вот, наконец, Призрак заговорил. Его голос был тихим, поначалу Гаррету показалось даже, что это у него от ожидания что-то в голове повернулось не туда и треск дров начал причудливо сливаться в слова, но нет. Эльф говорил неуверенно, мягко, часто запинаясь на самых простых словах: дом, работа, начальник. Последнее слово произносилось с особым отчаяньем. Пару раз это же слово тот произносил на тевине, но было в нём что-то... Хоук не мог объяснить: едкое, отдавашее тухлятиной ощущение на кончике языка могло означать что угодно.
Призрак говорил о себе, своей жизни, но делал это скупо, неумело, бросаясь фактами, настолько разными, что уловить суть получалось с трудом. Эльф говорил, какие прекрасные у его сестры были глаза, а уже через секунду, запнувшись, начинал рьяно доазывать, какая же она хорошая ученица. Говорил о тёплых объятьях матери, а через секунду переходил на ожесточённый шёпот: шанс нельзя было упускать, нельзя. Рассказывал о том, как уютно и тепло было дома. И тут же прерывался, хмурясь: а правда ли было? Было ли вообще хоть что-то?
Гаррет замер, не решаясь пошевелиться. Чужое откровение - пусть грубое, неумелое, но искреннее, - находило отклик в его душе. Хотелось привычно притянуть несопротивлявшегося, мнувшегося эльфа за плечи, погладить по голове, успокаивая. Впрочем, самоубийственные желания получилось отогнать достаточно быстро. В отличие от собственных чувств: путанный рассказ пленял, вызывал мягкое сопереживание, желание защитить рассуждавшего столь жёстко и подчёркнуто цинично Призрака. Слишком явно, ясно чувствовалась его уязвимость, отчаянная, неистреблённая до конца вера в дом, в семью.
Хоук с больным сердцем, отчаянием, догадывался, почему эльф открывался ему именно сейчас и почему именно ему. Верить в чужое одиночество - полное, горькое, сводившее с ума, - совсем не хотелось. Но ещё больше не хотелось оставлять Призрака, позволять ему снова и снова тонуть в собственных мыслях.
Тот вечер пролетел незаметно. Под конец вымотавшийся откровенностями эльф просто притащил бутылку восхитительного вина, которую они и распили вдвоём, греясь перед камином, пока тот не погас.
Все встречи, последовавшие за этой, проходил именно так: в атмосфере почти домашнего тепла и уюта. Впрочем, их нельзя было назвать целомудренными: ни Гаррет, ни Призрак обетов не давали. Эти вечера, на самом деле, изменились не намного: Хоук всё также приходил со слугой, послушно выполняя чужие инструкции, эльф всё также пытался о чём-то позабыть рядом с ним. Вот только теперь Гаррет мог обнимать чужое тело до хруста, слепо шарить по нему, изучая его, скрытое под слоями ткани, распаляя; мог дотрагиваться губами до шеи, почти впиваясь в быстро бившуюся жилку, прослеживать тонкие линии шрамов языком; мог рычать, сминая чужие губы поцелуем.
Призрак не противился чужой силе, казалось, ему она была нужна, точно воздух: он прижимался ближе, утыкался лбом в чужое плечо, заметно дрожа, в попытках справиться с убегавшим дыханием. Он что-то запоминал, иногда направляя Хоука, вынуждая быть грубым: с силой хватать за волосы, тянуть, стискивать руки на горле... Гаррет не чувствовал, что эльфу нравилась такая грубость, но поделать ничего не мог, порой, лишь после пары увесистых шлепков, сжатых до синяков запястий тот успокаивался в руках, отидываясь на свою игрушку. Что бы Призрак ни пытался вопроизвести, каждый раз, он всё равно искал тепла, защиты, пусть ему и нужна была эта грубость.
В реальность Хоук возвратился уже после того, как эльф заснул, уткнувшись ему шею. Чтобы там Призрак ни напридумывал себе, Гаррет тронулся головой много больше: из всех, кто его окружал, лишь рядом с одним этим недоверчивым эльфом пустота внутри становилась чуточку меньше, ледяная хватка на сердце ослаблялась настолько, что получалось даже сносно дышать.
Тогда, в день смерти матери, Гаррет почти поймал ускользавшее мгновение, за которое его мир посерел. Это не был миг осознания, не был момент, когда выдохшийся маг просто сидел на коленях, уставясь в одну точку посреди погрома. Нет, всё оказалось намного проще. Проснувшись следующим утром, Хоук не сразу понял, где находился. Отрешённо моргнув раз, другой, он медленно поднялся, потерянно осматриваясь. Уснул он там же, где остался сидеть - на полу, посреди разгромленной комнаты.
Оглядевшись, Гаррет поднялся, отряхивая колени. В ушах что-то странно звенело, дыхание не сбивалось. Не было ни злости, ни отчаянья, ни страха. Отчего-то он сразу принял произошедшее, не пытался отрицать, сбегать от реальности. Да и куда магу было бежать?
Эмоции, схлынув, не спешили возвращаться, Хоук их и не торопил. Быть может, немного насторожило его и молчание собственной магии, не пожелавшей отзываться, но вскоре и это беспокойство пропало, оставив после себя одно равнодушие.
И как-то сразу нашёлся ответ на тот самый вопрос: почему его мир стал таким серым? Что-то внутри просто сломалось. То, что отчаянно продолжало верить, надеяться, мечтать. Теперь Гаррет чувствовал только пустоту. И когда, парой часов спустя, Андерс взволнованно просил его наколдовать огонёк, тот показался Хоуку почти пепельным. Целитель утверждал: это просто шок, скоро всё должно было пройти, вместе с эмоциями вернулась бы и магия, неотделимая от них. И он был прав. Наполовину.
Эмоции действительно возвращались, равно как и сила. Сейчас, спустя почти три месяца, мир уже не казался серым. О нет, Гаррет легко мог различать цвета, его проклятья всё ещё были смертоносными. Вот только всё было каким-то тусклым, неживым - внутри по-прежнему жила пустота, не позволявшая порой дышать.
Но мир всё же возвращался, пустота в груди медленно, по капле, наполнялась чем-то новым: чужим теплом, молчаливым пониманием, хриплым смехом и вечерами в темноте. Чем-то забытым, старым: робкими, испуганными словами в письмах младшего брата, взрывными криками друга, нерешительностью эльфийки, глупой болтовнёй Варрика...
Гаррет сам себе боялся признаться: он смог, он пережил. И даже в страшном сне не произнёс бы жестоких, крамольных слов, вертевшихся на языке всё чаще, за которые наказывать себя стало уже привычкой: как бы ни хотелось, он бы ничего не стал менять. Ничего.